Ах ты, гравитация, бессердечная ты сука
Я, наконец, созрела с идеей нового ГПшного фика. Но, т.к. эту главу писала больше месяца, пока выкладывать буду только здесь. Чтобы было не так позорно, когда я его не вывезу ни во что))))))
Глава 1. Прилюдное унижение поросёночка Дадли и чем оно обернулось
Это был один из тех снов, из которых ты не можешь выбраться. Они засасывают тебя все глубже и глубже в своё страшное нутро и сколько бы ты ни бежал, сколько бы ни барахтался в глубокой воде, надрывая лёгкие в крике, никто тебя не услышит и не спасёт. Остаётся надеяться только на спасительный толчок, который вытолкнет тебя из вязкого марева этого жуткого сновидения.
Мне снилось, что я стою на берегу широченной реки. Серебристая вода переливалась на солнце так, что приходилось жмуриться, чтобы рассмотреть тех, кто стоял на другом берегу. Но чем больше я прикрывал глаза, пытаясь защититься от ослепительных вспышек, тем сильнее мои глаза болели и слезились. В конце концов, мне пришлось повернуться к реке спиной, чтобы попытаться унять слезы. Не знаю почему, но мне было жизненно необходимо увидеть тех людей, что стояли на другом берегу. Это был сон, так что, повернувшись лицом к реке, несмотря на слепящие блики, я поднял руку к воде, и река стала осушаться. Чем больше сил я вкладывал в это, тем быстрее из воды стали показываться затонувшие когда-то в ней предметы, покрытые илом. Испаряющаяся вода поднималась к небу крошкой золотистых крупиц. Я видел их совершенно отчётливо, в отличие от всего остального мира, будто эти золотистые песчинки были частью меня или той частью вселенной, которую чувствуешь на каком-то подсознательном уровне. К тому моменту, когда вся слепящая вода исчезла, я чувствовал себя совершенно измотанным. Разрывающая головная боль и резь в глазах внезапно отступили, заменившись ватным ощущением бессилия, но прежде чем сон прервался внезапным толчком, вырвавшим меня из мира сновидений в мир людей, я ещё успел увидеть на том берегу мутные фигурки людей.
Не было никаких цветов.
Сквозь ватный дурман до меня донёсся визгливый крик тётушки Петуньи. Я понял, что это она, потому что уже давно привык к её слитным визгам, лишённым кислорода. Обычно мне удавалось разобрать слова, но сегодня, по всей видимости, был не тот случай, да и кричала она не на меня. Не было привычного выдоха, означающего моё имя, поэтому я позволил себе провалиться в блаженное забытьё.
Басовитые раскаты гнева дяди Вернона я ощущал даже во сне. Дядюшка казался мне огромной дрелью, создающей сильнейшие вибрации. Он будто был где-то поблизости со мной и далеко-далеко. Хотел бы забыть обо мне навсегда и не мог.
Следующим толчком, вырвавшим меня из цепких лап дурмана, стала неаккуратно удалённая из моей вены игла. Мне хотелось бы возмутить, но сил, да и желания даже для столь крохотного действия не оставалось. Я был уже готов снова провалиться в сон, когда мой мозг зацепился за странную речь.
- Глупые маглы! Зачем они вкололи в него столько иголок? Он словно дикобраз.
Возмущённый голос принадлежал мужчине, должно быть уже пожилому. Отчего-то мой разум рисовал мне старика с длиной седой бородой и трясущими руками. Что-то среднее между совсем свихнувшимся параноиком и педофилом. Мой мозг в тот момент меня явно ненавидел.
- Прекрати трогать иголки! Никто из этих маглов не должен знать, что мы здесь были и трогали мальчика. Я не хочу проблем с Аврорами. Нас могут посадить в Азкабан только за то, как мы сюда пробрались. Давай сделаем все быстро и уходим.
Этот старик был явно моложе и куда более энергичным. Бред он нёс такой же сильный, как и первый мужчина, но явно мог причинить мне больший вред. Мой мозг, подсказывающий, что именно он мог со мной сделать, ненавидел меня тогда очень сильно. История оригинальной Спящей красавицы во всей красе предстала перед моими глазами. Внезапно стала проходить спасающая отупляющая бесчувственность, оставляя за собой ощущение колющей боли. Как в том сне мне хотелось поднять руку, чтобы растворить стариков в мареве золотистых крупиц, превратив в мутную пыль на полу.
- Но нам нужно убрать все эти бинты, чтобы нанести мазь на раны, - возмутился было первый старик, но какой-то шум из коридора поспешно заставил мужчин замереть на месте, прислушиваясь к тому не зайдёт ли кто в комнату.
- Вылечим его изнутри, о шрамах пусть позаботятся маглы, - молодой был явно испуган, он часто дышал, бормоча что-то про подштанники Мерлина.
Может быть, это сон? Какая-то ужасная смесь из сказок о волшебстве, приправленная жуткими фантазиями Томаса Харриса. Что за чёрт тогда меня дёрнул взять его книги? Ах точно, я получил двадцать фунтов за то, что мне удалось стащить их из библиотеки и ещё по двадцатке за то, что я их прочёл. Несмотря ни на что, это была хорошая сделка.
Пока я соображал, что происходит, одному из стариков удалось влить мне в горло какую-то жидкость. Вкуса я не почувствовал, снова начав падать в забытьё.
Это была все та же река, но только на этот раз я был в самом её сердце. Золотая пыль клубилась в небе, но ей не хватало скорости: ледяная вода осушалась слишком медленно. Холод сковывал меня быстрее, сил на борьбу совершенно не оставалось. Отчаянно хватая ртом воздух, я барахтался в воде из последних сил, надеясь на спасительное чудо. Любое невозможное с логической точки зрения происшествие вполне могло подойти. Сквозь толщи воды я все ещё мог видеть золотое свечение, но чем глубже я погружался, тем сильнее становилась темнота. Пока не осталась видна лишь одинокая золотистая венка моего погружения во тьму.
- Проснись, Гарри, проснись! Ты ещё не получил пятьдесят фунтов за то, что выкрал из директорского кабинета личное дело дебошира. А ещё есть твой непутёвый братец. Ты непременно должен свести с ним счёты. Нельзя так просто спустить ему с рук того, что ты торчишь в больнице, - из последних сил я мысленно кричал на себя, уговаривая себя бороться, пытаясь ухватиться за золотистую венку рукой. Легкие уже горели от недостатка кислорода. Наперекор здравому смыслу я сделал глубокий вдох, наполнивший меня ледяной водой.
Правую руку приятно грела шероховатая золотая нить.
Рывок в создание был таким сильным, что несколько первых мгновений я не мог точно разобрать где был сон, а где явь. Правая ладонь горела огнём. Мне хотелось поднести её к груди и баюкать, чтобы успокоить боль, но что-то мешало. Попытавшись пошевелить другой рукой или ногами, я обнаружил, что был пристегнут к кровати широкими ремнями.
- Успокойся, Гарри, - сдержанный тон тётушки Петуньи немного успокоил меня, и я перестал барахтаться на кровати.
- Почему? – голос мои оказался хриплым и сорванным, будто я кричал без остановки несколько часов.
- Твоё тело плохо отреагировало на некоторые лекарства и тебя пришлось привязать, чтобы ты случайно не навредил себе, - голос тётушки был тихим и осторожным. Она поднесла к моим губам трубочку, и я сделал глоток приятной прохладной жидкости. Никогда ещё вода не казалась мне такой вкусной. Особенно, если учесть, что буквально несколько мгновений назад я тонул в ней, погружаясь всё глубже в абиссальную тьму.
- Гарри, я хочу, чтобы ты слушал меня очень внимательно, - в голосе тётушки зазвенели опасные холодные нотки. Всегда спасающее меня чувство самосохранения тут же включилось и, несмотря на подступающую головную боль и дискомфорт от ремней, я сосредоточился, чтобы не пропустить ни единого слова из сказанного тётей. – Большую часть твоих повреждений медикам удалось вылечить: кости почти срослись. Ты на удивление быстро поправляешься. Но твои глаза…
Тётя Петунья трагично замолчала, будто не зная как лучше преподнести мне новость, о которой я и сам уже догадался.
- Осколки стекла… их было так много… - тётя прервалась было, готовая разрыдаться, но, сделав несколько глубоких вздохов, продолжила. – К счастью, врачам удалось достать все инородные частички из твоих глаз, но боюсь ни какая медицина или… магия не сможет вернуть тебе зрения.
Правую ладонь всё ещё жгло, я сосредоточился на этом ощущении, чтобы меня снова не захлестнуло ледяной волной. Глубокий вдох – выдох. Хорошо, я подумаю обо всем завтра, а пока нужно немного поспать.
- Мне жаль, что так получилось, Гарри. Правда, жаль, - шёпот тётушки доносился ко мне издалека, откуда-то из-под толщи ледяной воды. Всё к чему я привык, вся моя прошлая жизнь оставались там: в тёмной воде, скованная льдом, пока кто-нибудь не найдёт её и не вытащит на сушу, как капитана Америку. – Но, возможно, так даже лучше. Калекой ты им не нужен, они не придут за тобой, как пришли за Лили.
И вроде бы я слышал её слова, да и врачей, но старался пропускать их мимо ушей, чтобы они не застревали в сознании, мучительно засасывая меня куда-нибудь в пучину депрессии и непременного желания выпрыгнуть в окно. Я просто не обращал внимания на окружающий мир, позволяя ему бежать вперёд, сделав меня невидимкой. Одинокая больничная палата и различные лекарства очень этому способствовали.
Но чем меньше обезболивающих веществ поступало в мою кровь, тем спокойнее становились сны. Мне больше не казалось, что я тону или вижу весь мир, подсвеченный золотом. Мои сны заполнились голосами: в разном темпе они все повторяли одну и ту же фразу, зовущую меня следовать за светом. Но вскоре и они перестали мне сниться: мой взбудораженный мозг, наконец, смог свыкнуться с происходящим, постепенно отсекая все, что могло мне навредить. К моменту снятия повязок с головы, я уже и думать забыл о своих странных снах, вызванных сильными лекарствами.
Ничего не изменилось поначалу.
Была только темнота, запахи потных врачей и их нескончаемый заунывный бубнёж.
Мутная грязь появилась через несколько дней. Она покрывала плёнкой все предметы в палате, так что я смог, наконец, понять где нахожусь и что меня окружает. Это было странное дурманящее ощущение кошмара наяву. Но чем больше я моргал или жмурился, ничего не менялось: грязноватые очертания предметов все так же мне виделись. Я не спешил поделиться с врачами своими наблюдениями, предпочтя переждать несколько дней. Может быть, мозг обманывал меня, пытаясь вернуть потерянное. Но ни через пару часов или пару дней ничего не изменилось. Наоборот все предметы стали ещё более отчётливыми. В них не было никаких цветов – всё та же мутная грязь, но, если подумать, с этим можно было жить. К моменту выписки из больницы я смог разглядеть и людей. Покрывающая их оболочка была намного чище, она позволяла мне даже различать их мимику.
Долгие дни, проведённые мной в своей комнате, научили меня разбираться в звуках дома и узнать кое-что новое о своих родственниках. Дадли ничем не удалось меня удивить, но он довольно громко читал новые выпуски комиксов, так что хоть какой-то плюс от него все-таки был. Тётя Петунья имела какой-то тайник в подвале. Она не часто к нему ходила, чтобы проверить сохранность спрятанных вещей, но все же иногда заглядывала. Может, чтобы смахнуть пыль или ещё зачем. На самом деле я бы даже не обратил на это внимание, если бы случайно не спустился на кухню за стаканом сока. Тогда-то я и услышал причитания тётушки. Она словно Голлум вела беседу сама с собой. По всей видимости, всегда побеждала злая половинка, раз спрятанные вещички все ещё были в подвале, и тётя их периодически проверяла. То, что я узнал о дядюшке ввергло меня в ужас: хотя бы раз в неделю ему удавалось развести тётушку на исполнение супружеских обязанностей. В такие ночи я затыкал уши подушкой, напевая себе под нос песни из нового альбома Аэросмит, и проклинал себя за то, что просыпался посреди ночи из-за каждого шороха.
То были долгие недели привыкания к новой жизни.
Начало декабря выдалось чудесным, и оно принесло новый вид деятельности в мою жизнь. Выпавший ночью снег звонко поскрипывал под ногами, мороз щипал щеки и нос, но мне нравилась такая погода. По крайней мере, в течение часа или двух, я был от неё в восторге. Пока мои зубы не начинали выбивать чечётку, возвращаться домой я не собирался, надеясь найти что-нибудь новое, ранее мной незамеченное.
Например, маленький магазинчик, торгующий парфюмерией собственного производства. Тётушка была в восторге от их шампуней и масок для лица. Впервые, когда мы зашли туда, тётя, в манере, не предусматривающей какого-либо решения проблемы, пожаловалась владелице на мою ужасную шевелюру. Звонко рассмеявшись, мадам Пози протянула моей тётке баночку шампуня. С того момента, вернее с момента как я помыл голову этим шампуней и мои волосы перестали топорщиться в разные стороны, и началась безмерная любовь тётушки к продукции этого магазинчика.
В тот первый раз, да и во множество других посещений, я не заметил ничего необычного. Все изменилось несколько недель назад, когда тётушка привела меня туда, чтобы забрать свой обычный заказ. Вместо серебристо-сероватых баночек всех фасонов и размеров, которыми обычно были уставлены все полки от пола до потолка, передо мной предстало море солнечных золотых оттенков. Маленькие золотые торнадо были плотно закупорены внутри упаковок с шампунями, кондиционерами и маслами. Они бросали причудливые отсветы на все вокруг, высвечивая внутреннее пространство магазина в тёплых оттенках. Они даже шумели: каждая баночка издавала свой уникальный звук. Все вместе они сливались в завораживающий шелестящий гул.
Я простоял у полок с увлажняющими маслами добрых двадцать минут, прислушиваясь к задорному журчанию, исходящему из каждой баночки, пока тётя Петунья сплетничала с мадам Пози.
- Так жаль, что случилось с Гарри. Неужели, ничего нельзя сделать? – хоть мадам Пози и понизила голос, участливо прошептав свой вопрос тётушке на ухо, я все равно его услышал. Да и как не услышать, если все, что я делал в последнее время – это слушал. Оторвавшись от рассматривания золотых торнадо, перевёл взгляд на разговаривающих женщин и опешил. За последние недели мне уже удалось привыкнуть к тому, что семья Дурслей потеряла все краски, став молочно-белоснежными. Все люди неожиданно приобрели молочную плёнку, покрывающую их с головы до пят. Никаких других цветов я не видел, был лишь этот, порой отливающий призрачным серебром оттенок потустороннего. Но мадам Пози была совершенно другой: под молочной плёнкой по её коже распространялись золотые импульсы. Порой эти яркие импульсы соударялись с тончайшей плёнкой, покрывающей её кисти, и тогда её руки обретали золотистый оттенок. Это длилось не дольше пары минут, но повторялось с регулярной частотой.
- К сожалению, нет, - привычный ответ прозвучал, закрывая беседу и оканчивая визит.
- Ох, Петти, подожди, - схватив одну из склянок с густым бальзамом, мадам Пози протянула её. – Это поможет c...
Невразумительный жест куда-то в мою сторону, одновременно показывающий на всего меня и на что-то отдельное во мне, в частности. Таким образом, я стал обладателем золотистого бальзама, имеющего острый пряный запах, от которого все время хотелось чихать. Если честно, первую неделю я просто смотрел на баночку, прислушиваясь к её ровному свистящему звуку. Отважился воспользоваться я этим бальзамом далеко не сразу. В основном, потому что с момента возвращения домой избегал зеркал. Каким-то образом, мне удавалось видеть окружающих меня людей, даже предметы, но я не видел себя. Поднимая руки к лицу или отпуская взгляд вниз на ноги, я ничего не видел, хотя без сомнения у меня было здоровое тело. Относительно здоровое.
Так что после визита к парикмахеру, куда меня отвела тётя Петунья, чтобы мастер выровнял мои неравномерно обритые волосы, я решился, на этот отважный и, если честно, довольно глупый поступок. Зачем слепому смотреть в зеркало?
Плотно закрыв дверь в свою комнату, я несколько минут стоял неподвижно, всматриваясь в мутно серую дверцу одёжного шкафа. На её внутренней стороне было зеркало, которое могло уничтожить все мои призрачные надежды на… чудо? Если честно, не знаю, на что я надеялся или во что верил, но больше всего я боялся, что умер. Умер и поэтому не вижу своего тела, а все люди покрыты этой молочной плёнкой. И получается, что я – привидение, застрявшее в мире живых, а Дурсли ведут себя так, как будто я ещё живу с ними, по привычке. Это был ритуал, которому они следовали восемь лет своей жизни и так быстро от него не отучиться. Так что, если я и правда мёртв?
Решив не накручивать себя сильнее, решительно распахнул дверцу шкафа. Мой скудный мутный гардероб слабо вздрогнул на своих вешалках. Сердце гулко билось в груди. Серьёзно, пусть все это окажется самым реалистическим и паршивым сном в моей жизни. Пусть я проснусь, когда взгляну на себя в зеркало и окажется, что сейчас тринадцатое октября и пора идти в школу.
Ни черта!
Я видел отражение, но оно было из разряда: самый наркотический вымысел обкурившегося автора художественной фантастики. Быстро бьющееся золотое сердце гнало по тонким нитям яркое золото к глазам.
Я сумасшедший!
Нет, действительно, я – сумасшедший, меня накрыло с каких-нибудь препаратов и поэтому я вижу весь этот странный плёночно молочный мир. Другого адекватного объяснения всему происходящему мне подобрать не удавалось.
Закрыв глаза и сделав несколько дыхательных упражнений, я снова взглянул на своё отражение, надеясь на этот раз разгадать загадку, где скрывается правда, а где – редкостный бред. Золотое сердце билось уверенно и спокойно, толкая по двум тонким жилам свой свет к глазам. Отчего-то мне представилась сосудистая система человеческого организма. Что будет, если этот золотой свет будет двигаться по всем сосудам? Буду ли я похож на мадам Пози?
Дверь, скрипнув, приоткрылась, тётя Петунья часто заглядывала в мою комнату, чтобы проверить все ли со мной хорошо. Несколько минут она, нахмурившись, смотрела на меня, а я слепо пялился на неё, пытаясь увидеть хоть какой-то оттенок цвета.
- Я, правда, существую? – должно быть, я огорошил её своим вопросом.
- Конечно, - привычный презрительно ироничный ответ.
- То есть, я хочу сказать, что у меня и правда есть руки, ноги, голова и я существую в настоящем мире, а не застрял где-то между миром живых и мёртвых? А вы ведёте себя так, потому что просто привыкли, что с вами в доме живёт племянник и нужно с утра позвать его к столу, недовольно прикрикнуть, если он выглядит слишком по-мальчишески неопрятно и загнать спать вечером, чтобы самим в покое попить чая перед сном. То есть, я правда-правда-правда настоящий?
Поджав губы, тётя Петунья смотрела на меня очень внимательно, будто прикидывая, каким будет моё ежемесячное содержание в психушке. Очевидно, сумма оказалась непомерно большой, потому что она решительно зашла в мою комнату и с проворством, которого я от неё не ожидал, ущипнула меня за руку.
- Ауч! Что вы делаете? – растирая больное место, возмутился я, невольно взглянув в зеркало. Золотистые импульсы охотно мчались по тонким, слегка отсвечивающим, линиям сосудов к месту щипка. Нити, ведущие к глазам, стали более разветвлёнными и больше нигде не прерывались.
- Ты существуешь, Гарри. Ты живой, здоровый мальчик. Просто ты больше не можешь видеть, но ты настоящий, - нерешительно коснувшись моего лица, будто жилая приласкать, она быстро выскочила из комнаты. Словно и не было её здесь.
Неуверенно потирая кожу щеки, к которой прикоснулась тётка, я размышлял о всем произошедшем. Так сказать, подбивал итоги своего эксперимента.
Я существую.
На самом деле, я каким-то образом могу видеть, хотя мир больше и не такой как прежде.
Возможно, я не сошёл с ума, но нужно будет все же это как-нибудь проверить.
Мой слух, обоняние и осязание стали значительно лучше.
Мои умственные способности после удара об асфальт не пострадали. Но если подумать, может и пострадали, но слюни я не пускаю и желания убивать и жрать мозги у меня нет, так что все хорошо.
Если все суммировать, то получается…
Получается, что я чёртов Сорвиголова!
Радости это придало мне ровно на десять минут, пока Дадли не прошмыгнул в мою комнату. Он переминался с ноги на ногу, явно не зная, что ему сделать, чтобы сообщить о своём присутствии. Даже, если бы я был совершенно слеп, то учащённое дыхание Дадли и громкое урчание в его животе набатом сообщили бы мне о его присутствии в комнате.
- Нас ждут на ужин, - наконец, сообщил братец, ухватив меня под руку и резво уводя прочь из комнаты. Его был энтузиазм, да в какое-нибудь мирное русло, но нет, весь он теперь направлен на мою бедную персону.
- Я может и слепой, но ходить умею, - в последний момент, увернувшись от встречи с комодом, я выдернул руку из цепкой хватки Дадли, вперив в него свой слепой взгляд. Брат хотел было отвесить мне обычный подзатыльник, и даже поднял руку, но в какой-то момент инстинкт самосохранения или просто стыда сработал, и он поспешно отпустил руку.
- Тогда идём, нечего тут стоять, - недовольно буркнул Дадли, начав первым спускаться с лестницы. На каждой ступеньке он останавливался, оглядываясь на меня. Могу поспорить в тот вечер, когда Дурсли всем семейством оказались дома и выспросили сыночка о том, что случилось, его впервые в жизни наказали. Просто другой причины почему Дадли, несмотря на свой страх смотреть на меня, все время околачивается где-то поблизости, чтобы присматривать за мной, я придумать не мог.
На самом деле мне было особенно жутко видеть именно Дадли. Последним цветным пятном, что я увидел в своей жизни оказалась его перекошенная от напряжения красная рожа. Так что, чем чаще я вспоминал тот день, анализируя, что я мог сделать по-другому, тем чаще я вспоминал лицо брата. Мне хотелось бы ненавидеть Дадли. Так как могут ненавидеть только братья: искренне и бесконечно, но у меня не получалось. Может виной всему были медикаменты, притупляющие мои чувства или то, что я сидел в одиночестве в комнате, так что у меня было много времени для раздумий.
Сколько я себя помнил, Дадли всегда обижал меня: щипая, пиная и сваливая на меня все свои преступления. Конечно, я пытался колотить его в ответ, но толстокожего братца мои попытки дать сдачи не сильно задевали. Так что можно сказать, что тот публичный позор был долгим, выношенным планом по отмщению. Очередным завитком боли и обид, которые мы друг другу наносили. В ответ на это я попал под колёса машины.
Мгновенная карма.
Вот же сучка!
Я предпочёл бы, чтобы ужин прошёл в тишине, но дядя Вернон завёл свою бесконечную песнь о дрелях. И уж лучше бы мы говорили о внешней политике, чем это. Быстро съев свою порцию, я уже был готов выскочить вон из кухни, но тут дядюшка внушительно прокашлялся, отчего моя голова непроизвольно дёрнулась на звук, ожидая неприятностей. Подобравшись, словно собака перед началом гонки за любимым вшивым котом, я ожидал худшего, и оно не заставило себя ждать.
- Мардж приедет в эти выходные. Она останется у нас на некоторое время, пока в её доме будут менять полы, - выдал, наконец, дядя. Буквально кожей ощущал на себе их взгляды. Шумно сглотнув, я ухватился за косяк кухонной двери. Дадли тут же подскочил, будто желая поддержать меня, если я вдруг упаду в обморок от столь радостной новости. Пока у меня был шанс манипулировать Дурслями, стоило им пользоваться.
- Что она знает о том, что случилось? – неопределённо указав в сторону своего лица, спросил я.
- Все, - заверила тётя Петунья, поспешно обрывая открывшего было рот дядю.
- Тогда хорошо. Спокойных снов.
В тот момент, выходя с кухни, я чувствовал себя как никогда взрослым и уравновешенным. Правда, стоило мне только зайти к себе в комнату, как я превратился обратно в самого себя. Мальчишку с восторгом рассматривающего банку с бальзамом. Нанести его на себя я решился только после того как заткнул нос, слишком уж чихучим был запах.
Так как своё отражение в зеркале я не видел, мне пришлось сначала нащупать на себе неровности шрамов, а уж потом наносить бальзам. Оказалось, что он не совсем впитывался в кожу, оставаясь маслянистой плёнкой. Чем больше я втирал его в повреждённую кожу плеча и лица, тем сильнее становилось тёплое свечение, благодаря которому я впервые с момента происшествия смог себя рассмотреть. Надеюсь, этот бальзам действительно мог творить чудеса, как и шампунь, покоряющий мои волосы, и он уберёт сеть глубоких отметин вокруг глаз и скул. Сможет как-то сгладить шрамы на рёбрах и ключицах.
Пока я не мог видеть своё лицо, то не задумывался даже, что с ним стало после множества операций на черепе и глазах. Да, люди отводили от меня глаза, когда видели на улице, но мне всегда казалось из-за того, что не хотели смущать тётю. Оказывается, они делали это, потому что я довольно страшен. Заглянув ко мне в комнату, тётя Петунья тут же чихнула.
- Решил попробовать, - пробормотала она, взяв у меня из рук баночку, чтобы проверить инструкцию. Взглянув на свои наручные часы, он положила бальзам на стол, сообщив, что заглянет ко мне, когда нужно будет смывать маслянистую плёнку.
Согласно кивнув, я вдруг замер, как громом поражённый. А что если у мадам Пози есть какие-нибудь капли для глаз? Быть может, если они такие же золотистые, то закапав их, я смогу всегда видеть мир в цвете. Или я мог бы заказать их у неё. За половицей под кроватью у меня было около двухсот фунтов. Воодушевлённый этой мыслью, я пропустил тот момент, когда тётя вернулась и взяла меня за руку, чтобы отвести в ванную. Вздрогнув от прикосновения, я подскочил на месте.
Богом клянусь, Дурсли, наверное, думают, что я редкостный дебил.
С приездом тётушки Мардж, я стал чаще гулять на свежем воздухе, повысив свой уровень незаметного исчезновения из дома до уровня ниндзя. Мне всегда нравилось бывать на детской площадке, располагавшейся неподалёку с улицей Магнолий. Во время учебных занятий здесь прогуливалось только несколько молодых мамочек с колясками. Поначалу они смотрели на меня настороженно, не понимая, что мальчик моего возраста делает в парке в такое время. Одна из особенно сердобольных мамаш даже попыталась вразумить меня, начав свою речь со слов: «Твои родители знают, что ты прогуливаешь школу?» Но стоило ей только подойти ко мне, желая ухватить за ухо и отвести дорогой позора к дому, как весь её праведный запал тут же испарился.
- Ты сможешь добраться до дома в одиночку?
- Твоя тётя придёт за тобой?
- Ох, бедный мальчик.
Все они жалостливо причитали, обсуждая меня свистящим шёпотом. Иногда мне хотелось, чтобы над моей головой был большой мерцающий баннер: «Я прекрасно слышу Вас, глупые курицы!» Иногда, мне этого хотелось, но чаще всего я просто слушал, как моя история с каждым днём обрастала все новыми подробностями. Ещё бы не каждый день в нашем сонном городке происходило что-то столь грандиозное и значимое. Покупку новой машины соседи обсуждали несколько недель, а уж несчастный случай, произошедший со мной, не отпускал умы сплетниц вот уж пару месяцев.
Обычно в той версии, которую пересказывали друг другу мамочки, искоса посматривая меня, не было ни слова правды. Жестокость истории варьировалась в зависимости о того насколько сильно той или иной женщине надоело сидеть дома одной с плачущим ребёнком. Самая невероятная история, к которой склонялось большинство женщин, была версия, когда машина проехалась по мне дважды: сначала в одну сторону, а затем обратно. Версия, которая больше всего не нравилась Дурслям, заключалась в том, что это их сыночек выбросил меня на дорогу прямо под колёса. На самом деле все было куда прозаичнее.
Если говорить начистоту, то тот день совершенно ничем не отличался от остальных. Тётя Петунья любезно разбудила меня барабанной дробью по двери в мою комнату, чтобы я успел привести себя в порядок и позавтракать до того, как Дадлюсичек должен будет проснуться. Вообще-то мы ходили в одну начальную школу и должны были прийти на занятия в одно и то же время. НО, к тому времени, как Дадли широко зевая, искал второй тапочек под своей кроватью, я уже выходил из дома. Моего толстого братца подвозили к учебному заведению на машине, в то время как я плелся пешком. Не знаю, может быть это К – карма, но тогда, что, черт побери, я такого натворил в прошлой жизни?
Вот и тогда, лениво пиная камушек, я наблюдал за тем, как машина Дурслей остановилась у школьных ворот. Несмотря на то, что Дадли подняли с кровати, умыли, накормили и привели в порядок, разбудить его явно забыли, так как из машины он вывалился словно порядочный мешок с говном. Беззлобно хохотнув, я отбросил камушек в сторону, торопливо продвигаясь в сторону классов. Тогда мне действительно не хотелось пропустить выражение лица Дадли, когда он поймёт, что тетрадь с его домашними заданиями по английскому языку исчезла. Будто её и не существовало вовсе.
Серьёзно, после того, как я прочитал мнение Дадли о Льве, колдунье и платяном шкафу, то потратил добрых двадцать минут за ужином, рассматривая форму его черепа. Просто, если тётя Петунья не роняла его головой об пол в детстве, то это какое-то умственное отклонение. Как в здравом уме можно было написать: «Аслен – большая кисонька, намурлыкавшая неприятности на Нарнию».
Намурлыкавшая.
Кисонька.
Аслен.
Выкинув его тетрадь в мусорное ведро, я спасал Дадли от прилюдного позора на уроке английского языка. Правда, было одно НО. Я не уничтожил его эссе. Аккуратно вырезав его из тетради, я договорился со школьным ди-джеем, чтобы он зачитал выдержки из него на обеде.
Да, тот день поначалу ничем не отличался от всех остальных. Просто Гарри Поттер, наконец, дождался того счастливого мгновения, когда смог отомстить брату за все его обидные издёвки. И, черт побери, все это было виртуозно исполнено. Я даже не сожалел о том, что расстался со всеми своими карманными деньгами, которые копил в течение месяца, чтобы подкупить ди-джея.
На уроке английского я во все глаза наблюдал за тем, как учитель распекал Дадли за невыполненное задание и столь глупое оправдание своей несобранности и забывчивости. Это была совершенная музыка для моих ушей, словно Богемная рапсодия, только ещё круче. Во время обеда саундтреком моей жизни зазвучало великолепное Желание освободиться.
Я уделал Дадли по всем статьям. В тот день, впервые за девять лет своей жизни, я чувствовал себя Королём ситуации. Тогда, под общий гогот столовой, мне было неважно, что Дадли уже догадался, кто все это подстроил и что дома меня ждёт чудовищное наказание. Скорее всего, меня снова запрут в кладовке на месяц или заставят работать по дому и в саду не покладая рук. Но, какое бы наказание Дурсли не придумали для меня, оно стоило этих минут, проведённых мной в столовой тринадцатого октября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.
Прилюдное унижение поросёночка Дадли – так этот день запомнят в начальной школе Святого Грогория. И, хэй, это вполне могло пойти на пользу моему братцу: все же ему уже было девять лет, пора была начинать учиться складывать слова в предложения, а не только мычать и махать кулаками. Да, разумеется, первоначальным пунктом была моя месть за все подзатыльники, пинки, щипки и оскорбления, но и воспитательный момент в этом действе присутствовал. И вообще, такова жестокая братская любовь.
Так долго выжидая случая, чтобы унизить Дадли, я предвидел, кажется, каждый его ответный шаг. Мне не удалось просчитать лишь одно событие: миссис Полкисс, наконец, удалось получить водительские права, в тот день она приехала забирать своего сына из школы.
Я отчётливо помню, что, выбежав за территорию школы, оглянулся назад, чтобы взглянуть на своих преследователей. Машину Полкиссов я не заметил, а миссис Полкисс, хоть и получила водительское удостоверение, но запомнить где какая педаль так и не смогла. Вместо того, чтобы нажать на педаль тормоза, она втопила газ в пол.
Ужасное стечение обстоятельств.
Ничего криминального в тот день не произошло, но мамочки усиленно приукрашали прошлое, чтобы жизнь в настоящем была более драматичной. До чего же женщины в декретном отпуске любят пореветь над трагичными историями. С приездом Марджори Дурсль на нашу улицу драмы явно прибавилось. Не знаю, какую версию рассказал ей дядя Вернон, но по её приезду в Литтл Уингинг она стала следующей: я пытался вскрыть автомобиль школьного учителя и Дадлюсичек, заметив это, позвал учителя. Он побежал за мной, чтобы остановить и отдать в руки администрации школы, а я, чтобы этого не произошло, прыгнул под колёса автомобиля.
Вот такой вот я олигофрен.
Поднявшись с качелей, я направился в магазинчик мадам Пози. Она обещала, что сегодня я смогу забрать свои глазные капли. По тому, как она жалостливо вздохнула, когда я пришёл к ней со своей идеей, было понятно, что сильных надежд на чудо питать не стоило, но и давить надежду на корню я пока не собирался. Мелодичные колокольчик над дверью звякнул, отчего все звуки и золотистое свечение, источаемое многочисленными баночками, стали ярче. Несколько посетительниц оглянулись на меня и будто застыли, пристально наблюдая за каждым моим движением. Хотелось закатить глаза и разочарованно покачать головой, но, совершив над собой действительное усилие, двинулся к прилавку, где стояла чуть смущённая чем-то мадам Пози.
- Вот заказ для твоей тётушки, - передавая мне бумажный пакет, поспешно пробормотала мадам Пози. Несколько минут я тупо смотрел на неё, сжимая в руках внушительный пакет, пытаясь припомнить, когда это тётка успела что-то заказать.
- Что? – мой голос неожиданно дал петуха. Я буквально почувствовал, как на моём левом плече появилась маленькая фигурка, облачённая в красный плащ, и принялась вкрадчиво убеждать меня немедленно дать дёру из магазина.
- Я упаковала для тебя капли и бальзам для кожи. Не будем давать местным сплетницам ещё больше поводов для радости, - наклонившись ко мне, прошептала мадам Пози.
- О, спасибо, - словно в трансе выдал я, все больше ощущая тягу выбежать из магазина до того, как я опозорюсь ещё больше. – Сколько…
- Не беспокойся, Петунья уже за все заплатила, - небрежно заметила мадам, так что я лишь кивнул и ретировался прочь из магазина.
Я самый большой идиот на планете!
Хотелось плюхнуться в снег, и чтобы мою голову посыпали пеплом. Надо же было выставить себя таким кретином, когда мадам Пози пыталась уберечь меня от лишних сплетен. Интересно у меня получится уговорить Дурслей иммигрировать на другой континент? С этим островом уже все ясно.
Капли выглядели восхитительно. В маленьком пузырьке вились золотистые спирали ДНК, издавая самую великолепную мелодию. Музыка ветра, заключённая в прозрачное стекло. Пользоваться ими оказалось на удивление легко, сложнее оказалось держать глаза открытыми, чтобы капли попали в них, а не на веки, щеки, нос, уши. Кажется, я был весьма криворуким.
Ощущения после их использования были приятными. Но никакого волшебства, действительно, не произошло: ни один цвет не вернулся назад. Мутная грязная плёнка все ещё покрывала вещи, а люди отливали потусторонней белизной. Но как оказалось к Рождеству кое-какой эффект от капель и бальзама все же был: видя меня на улице люди больше не шарахались в сторону, словно я мог заразить их проказой. К несчастью, Мардж решила задержаться у Дурслей на рождественские каникулы, поэтому уже я шарахался от людей, чтобы они, не дай Бог, не стали расспрашивать у меня по какой цене тётка продаёт бульдогов.
Рождественским утром Голлум проиграл Смеаголу: тётя Петунья принесла своё сокровище мне.
- После продажи родительского дома у меня остались некоторые вещи Лили, которые там хранились, - выдавила тётушка, поставив небольшой чемоданчик рядом с моей кроватью. – С Рождеством, Гарри.
Протянув руку вперёд, я дёрнул за невидимую нитку, чтобы потушить невидимую лампочку, которая зажглась сразу же, как только тётя вышла из моей комнаты. Она отдала мне вещи матери только тогда, когда я уже не смог ими воспользоваться. Будь я по-настоящему слепым, то даже рассмотреть их не смог бы, просто дорожил бы тем, что теперь у меня есть что-то от матери.
Высунув голову в коридор и убедившись, что никто из Дурслей ещё не собирается спускаться на праздничный завтрак, я запер дверь своей комнаты, чтобы никто мне не помешал. Все-таки я кретин: тётя продала старый дом родителей в прошлом году, а значит, вещи моей матери были все время рядом – в подвале. Проявляй я больше заинтересованности в продаже старого хлама Дурслей барахольщикам, давно бы уже их нашёл.
Положив чемоданчик на кровать, я тщательно прислушался, прижавшись к нему левым ухом. Казалось, каждая вещичка внутри гудела на свой лад. Может быть, там были такие же лосьоны и мази, как делала мадам Пози? Щёлкнув запорами, я откинул крышку и наткнулся на отделение, полностью заполненное халатами. Они были разных размеров, так что я мог вполне точно представить, насколько миниатюрной была моя мама в детстве и как она росла. На ощупь ткань старых халатов была довольно приятной. Вытряхнув их все на кровать, я уткнулся в них головой, надеясь услышать тот гул, что издавался из чемодана. Звук, исходящий от вещей, напоминал шипение утюга, разглаживающего ткань.
Прижав ухо к донышку чемодана, я снова услышал тот же гул, только на этот раз он был куда громче. Став внимательно ощупывать все внутренние поверхности чемодана, я наткнулся на небольшой карманчик, в котором лежала стопка старых чеков. Листочки были такими гладкими, что, скорее всего, все записи с них уже стёрлись. Да это было и неважно, прочитать их я все равно бы не смог. Ни рукописный, ни печатный текст моему новому зрению был недоступен.
Продолжая ощупывать стенки чемодана, я наткнулся на небольшие запорчики. Они были чуть сдвинуты по отношению к первым, открывающим чемодан. Удобнее пододвинув к себе чемодан, я стал рассматривать свою находку. Запоры были спрятаны под тканью обшивки, мне не сразу удалось найти зазор в материале, чтобы рассмотреть их. Металлические бляшки золотились, издавая слабый гул.
Батюшки святы, да что же это творится?!
Изыди!
Изыди, Сатана!
В моей голове причитал хор монашек. Набатом звучали церковные колокола, а батюшка был готов врезать мне псалтырем по голове.
Моя мать была шпионкой!
Она работала в секретной службе!
Вот же срань!
Затаив дыхание, я потянул запоры и с мелодичным «динь» внутренняя стенка чемодана приподнялась. Но как я её не тянул, она не поднималась выше и не открывала, спрятанную за ней тайну. Может быть, и тут была какая-то уловка? Снова начав ощупывать стенки, я даже проверил крышку чемодана, надеясь, что там может быть отгадка. Она и правда была там. На крышке появились специальные пазы, как раз под сдвинутые запоры.
От предвкушения и возбуждения буквально захотелось писать, но отвлекаться было нельзя. Щёлкнув, запоры попали в пазы и, потянув крышку назад, я открыл целую новую секцию чемодана.
Вот же срань!
Пулей выбежав из комнаты, я забежал в ванную перед оторопевшим дядей Верноном. Неважно, мне явно было нужнее.
- Глупый мальчишка, поторопись, - ворчал дядя, стоя под дверью.
Помыв руки, я вышел в коридор и тут же попал в цепкие руки Мардж. Ухватив меня за плечо, она чуть ли не волоком потащила меня к лестнице. Выглянувший из своей комнаты Дадли пискнул и поспешно закрыл дверь. Он выбежал наружу буквально через пару секунд, судя по пыхтению, пытаясь правильно натянуть на себя футболку. Кажется, все Дурсли немного побаивались, что Мардж может довести меня до лестницы и, придав ускорения пинком, отправит меня с неё вниз головой. Так сказать, избавит благочестию семью Дурслей он дурного щенка в помете. Дадли ухватил меня за руку, как раз в тот момент, когда Мардж посильнее толкнула к лестнице. Я завис среди них, балансируя на краешке ступени. Сломать себе шею в Рождество совершенно не входило в мои планы, особенно если учесть, что в комнате у меня лежал чемодан полный шпионских тайн.
Должно быть, не только у меня был феноменальный слух: тётя Петунья показалась на лестничной площадке сразу же, как Дадли более уверено дёрнул меня назад. Опоры под ногами стало намного больше, но ощущение марионеточности никуда не исчезло. Иногда мне хотелось признаться, что я могу видеть, но потом Дурсли покупали мне что-то крутое или отрезали такой же большой кусок торта, как и Дадли. Так что я продолжал эксплуатировать свою увечность. В таких ситуациях она выходила мне боком.
- Мардж, ты не могла бы помочь мне накрыть на стол? – шёлково пропела тётя Петунья, обворожительно улыбнувшись.
Увидь я такой её оскал в беседе со мной, то тут же побежал бы составлять завещание. Находясь в здравом уме, но предчувствуя близкую и мучительную кончину, я завещаю все, что у меня есть следующим людям и организациям. Двести фунтов из-под половицы - обществу борьбы с коварными тётками. Краденную фотокамеру пусть вернут тому, у кого я её спёр. Фиалку с подоконника дарую Ботаническому саду. Самое ценное – пластинку с концертом волынщиков, широким жестом дарую брату Дадли. Пусть у него кровь из ушей пойдёт, и он оглохнет.
Несмотря на утреннее недоразумение, завтрак прошёл на удивление спокойно и мирно. Умасленная вкусной едой и хорошим вином Мардж перестала обращать на меня внимания, правда до той минуты, пока Дадли не начал вскрывать подарки. Меня же ждала складная опорная трость для слепых. Я все ближе приближался к образу Сорвиголовы. Хэй, может быть, с такими способностями я тоже смогу работать в Секретной службе? Пока я воображал себе захватывающие миссии, Мардж подобралась готовая начать схватку.
- Разве тот дом, в который переехали твои родители, Петунья, не подразумевает уход и за такими случаями? – неопределённый пренебрежительный взмах в мою сторону и тон Мардж был таким, как будто я уже вышел из комнаты и можно спокойно перемывать мне кости. Резко дёрнув тростью, я ударил Мардж по ноге. – Что ты делаешь, мальчишка?
- Ох, разве я кого-то задел? – к искренности и невинности моего голоса было не подкопаться.
- Это дом престарелых для больных Альцгеймером, Мардж. Они заботятся о тех, кто забывает свою жизнь, а не о тех, кто потерял зрение, - сурово и довольно громко заметила тётя Петунья, чтобы отвлечь Мардж от меня.
- Это же их внук, я уверена, администрация сможет сделать исключение, - продолжала гнуть свою линию Дурсль. Кажется, за месяц, который Мардж провела в доме брата, она смогла придумать достаточно аргументов в пользу своего плана.
- Родители не всегда узнают меня при посещении, вряд ли они вспомнят мальчика, которого видели несколько раз в своей жизни, - ещё жёстче заметила тётя Петунья, обрубая все дальнейшие аргументы Мардж.
- Может быть, бренди? – предложил дядя Вернон, до этого с опаской наблюдавший за словесным поединком сестры и жены. Пока взрослые отвлеклись на алкоголь, я разобрал свою новую трость и незаметно выскользнул из гостиной.
Меня ждали государственные секреты!
Закрыв дверь в комнату, я бросил трость на пол и метнулся к маминому чемодану. Вторая секция чемодана оказалась заполнена книгами. Моей разочарованности не было предела: я ждал папки с секретными файлами, а тут лишь книги. Разумеется, ни то, ни другое я бы прочитать не смог, но чувство значимости и эпичности ситуации было бы зашкаливающим.
Взяв в руки книгу, я хотел было потрясти её, надеясь, что между страниц было что-то спрятано, но застыл, очарованно рассматривая обложку. «Фантастические звери: места обитания» — Ньют Саламандер. Темные буквы ярко выделялись на плотной чуть позолоченной обложке. Листая книгу, я в изумлении открывал и закрывал рот, не в силах сказать что-нибудь вразумительное. Я мог прочитать её: на позолоченных страничках отчётливо выделялись буквы и причудливые иллюстрации. Хватая одну книгу за другой, я пролистывал их, чтобы убедится, что смогу прочитать каждую.
Вот же срань!
Моя мама не была шпионкой.
Она была ведьмой!
Сердце моё неистово заколотилось и, ухватившись руками за голову, я уткнулся в разбросанные на кровати халаты и книги.
Батюшки святы, да что же это творится?!
Все так же причитал хор монашек, раскручивая крышки у канистр с бензином, чтобы окропить меня святой водой во славу святой инквизиции.
Получается, что я не был Сорвиголовой. Это было какое-то колдовство, поэтому я мог видеть. Но кто же тогда его применил? Ведь, если тётя Петунья не лгала мне, то мои родители мертвы. Они не могли мне помочь. Может быть, у них были друзья способные провернуть что-то подобное? Наверняка, у них кто-нибудь был с кем они хорошо общались, и кто знал о моём рождении.
Славная логическая цепочка оборвалась скрипом половиц в гостиной. Если у моих родителей и были друзья кто бы им сообщил о том, что со мной произошёл несчастный случаи?
Тётя Петунья?!
На все мои расспросы о родителях тётя всегда отвечала одинаково: моя мама связалась с этим никчёмным Поттером, они слишком много выпили и разбились на машине. По всем законам жанра я должен был уродиться таким же кретином, как и парочка, решившая что после парочки бутылочек виски будет разумно сесть за руль автомобиля с малолетним ребёнком на руках.
Невидимая лампочка снова засияла, но на этот раз я не спешил её потушить. Что если я был такой же как мама? Что если я тоже мог… могу… буду мочь сотворить что-то необыкновенное?
Снова начав рассматривать книги, я выяснил, что все они являлись учебниками с первого по седьмой курс обучения. Значит, моя мама ходила в самую настоящую школу для ведьм.
Значит…
Лампочка начала работать с перебоями, то потухая, то ярко разгораясь.
Есть много таких как моя мать. И, если верить словам тёти Петуньи, то моя мама встретила отца в школе. Мой отец тоже был ведьмой… колдуном… волшебником… да без разницы.
Возможно, никто и не помогал мне снова научиться видеть. Та особенность, с которой я родился, просто попыталась восстановить утраченное. Получается, что я сам заставляю себя видеть.
Голоса Дурслей стали все громче, кажется, они собирались отправиться на прогулку, чтобы посмотреть салют или что-то такое. Так что я поспешил спрятать книги обратно в чемодан, распределив их по годам обучения в школе. Тёмные буквы приветливо горели с подсвеченных твёрдых обложек учебников. Никогда бы не подумал, что буду так скучать по очертаниям букв. Скрип половиц подсказывал мне, что кто-то идёт к моей комнате, так что закрыв крышку чемодана, я щёлкнул внешними запорами, после неприметного, но ощутимого щелчка, снова распахнул чемодан и увидел лишь пустое отделение, когда-то заполненное халатами. Тётя не знала этой уловки, поэтому, наверное, и отдала мне чемодан с вещами.
- Мы собираемся на небольшую прогулку, - заглянув в комнату, Петунья смогла увидеть, как я складывал обратно, разбросанные по кровати мамины халаты. – Не хочешь присоединиться к нам?
- Нет, не хочу дать тётушке Мардж шанса случайно пнуть меня в сторону проезжей части, - внезапно открывшаяся правда о моих родителях сделала мой голос печальным и усталым. Что оказалось, как нельзя кстати: тётушка оставила меня в покое, посчитав, что будет лучше оставить племянника с его несуществующими воспоминаниями о родителях.
Первые полчаса после ухода Дурслей, я слонялся по дому, втихаря поедая рождественскую выпечку и наслаждаясь праздничными песнями по радио. После кажется сотого прослушивания Рождественской серенады меня осенило: а что если в чемодане есть и другие потайные отсеки? Запнувшись на последней ступеньке лестницы, я растянулся на ковре, ругаясь и скуля от боли. Мягкая кость Злыдня пролетела несколько ступенек вниз и гордо красовалась на одной из них. Чёртова Марджори Дурсль! Нужно найти в тёткиных запах слабительное или может крысиный яд, чтобы подсыпать его Злыдню. Целый месяц я терпел тонкие и не очень попытки Мардж изувечить меня сильнее, чем уже есть, или совершенно непрозрачные намёки отдать меня куда-нибудь, чтобы самим не мучиться с воспитанием слепого племянника. Но на этом все: самое дорогое сокровище Марджори Дурсль пострадает ещё до наступления нового девяностого года.
Медленно продвигаясь по коридору, я собирал все собачьи игрушки в кучу, чтобы отнести их барахольщику и выручить парочку фунтов. Свалив все игрушки в углу своей комнаты, я добрался до заветного чемодана. Первый запор, за ним найденный второй, закрыть крышку, дать запорчикам попасть в пазы, открыв вторую секцию с книгами. Сглотнув неожиданно полный рот слюны, я стал ощупывать стенку чемодана на наличие ещё оного набора запоров. Он был так же хорошо спрятан, как и предыдущий: маленькие золотистые бляшки были слова чуть сдвинуты к центру. Отщёлкнув их, я тут же принялся ощупывать крышку, чтобы обнаружить проявившиеся пазы. Сделавший этот чемодан человек был тем ещё шпионом.
Третий отсек содержал котлы всевозможных размеров и материалов, маленькие колбочки и пробирки, различные наборы ножей и весов, там был даже телескоп. Должно быть, все эти предметы понадобились матери для учёбы в школе. Каждый предмет из её учебной коллекции имел на себе какое-то золотистое покрытие. На ножах оно было на лезвии и было похоже на маслянистую плёнку. Коромысло весом гордо золотилось будто и правда было сделано из настоящего золота. Оно давало столько приятного сияния, что вся конструкция весом была отчётливо и хорошо мне видна. Всевозможные линзы телескопа сверкали яркой пыльцой, будто впитали её от самих звёзд. Пузатые котлы сверкали тёплой чистотой. Все вещи, что понадобились моей матери в школе, содержали в себе какую-то частичку волшебства. Получается именно это я и мог видеть более отчётливо и ярко. Предметы и людей, в которых жило волшебство.
Мадам Пози!
Женщина – парфюмер скрывала в себе куда больше тайн, чем выдала обитателям нашего маленького и скучного городка. Её руки золотились под обычной потусторонней плёнкой. Все масла, шампуни и бальзамы, которые она делала содержат в себе те же крупицы золота, что и вещи мамы. Может быть их куда меньше, но они есть. Мадам Пози сотворила себе маленькое состояние благодаря тому, что торгует колдовством.
Хор монашек в моей голове обзавёлся вилами и факелами.
Складывая школьный инвентарь обратно в отсек, я напевал себе под нос навязчивый мотив Рождественской серенады. Теперь мне не придётся начинать опасный и неприятный разговор с тётей Петуньей, чтобы выяснить всю правду о своих родителях. У меня была мадам Пози, а в искусстве шантажа я стал довольно хорош за последние месяцы.
Очередные золотистые бляшки запора были почти у самого центра, так что четвёртый отсек был последним. Глубокий отсек скрывал в себе самую настоящую метлу. Черенок и прутья её были серебристо-золотыми. Цвета соединялись друг с другом, перетекая один в другой, черенок украшала надпись «Нимбус-1001». Вынув метлу из чемодана, я попытался было подмести ей пол, но красавец Нимбус явно был предназначен не для этого. Прутья метлы оставляли за собой в воздухе след из золотистых крупинок. Выпустив метлу из рук, я оторопело застыл на месте, открыв рот от изумления: Нимбус повис в воздухе.
С этим мальчишкой уже вся ясно, пошли искать другого.
Монашки побросали свои факелы и псалтыри, создавая огромный кострище из всех моих прежним жизненных суждений.
Так значит хеллоуинская ведьма, летающая на метле, это не просто чей-то вымысел для лучших продаж. Это на самом деле было. Моя мать летала на метле и ржала как конь, пролетая над деревнями и пугая маленьких детишек.
Батюшки святы, да что же это творится?!
Интересно, если я выпью бренди дяди Вернона мне полегчает?
Остановите планету!
Остановите!
Мне нужно над всем этим хорошенечко подумать.
Глава 1. Прилюдное унижение поросёночка Дадли и чем оно обернулось
Глава 1. Прилюдное унижение поросёночка Дадли и чем оно обернулось
Это был один из тех снов, из которых ты не можешь выбраться. Они засасывают тебя все глубже и глубже в своё страшное нутро и сколько бы ты ни бежал, сколько бы ни барахтался в глубокой воде, надрывая лёгкие в крике, никто тебя не услышит и не спасёт. Остаётся надеяться только на спасительный толчок, который вытолкнет тебя из вязкого марева этого жуткого сновидения.
Мне снилось, что я стою на берегу широченной реки. Серебристая вода переливалась на солнце так, что приходилось жмуриться, чтобы рассмотреть тех, кто стоял на другом берегу. Но чем больше я прикрывал глаза, пытаясь защититься от ослепительных вспышек, тем сильнее мои глаза болели и слезились. В конце концов, мне пришлось повернуться к реке спиной, чтобы попытаться унять слезы. Не знаю почему, но мне было жизненно необходимо увидеть тех людей, что стояли на другом берегу. Это был сон, так что, повернувшись лицом к реке, несмотря на слепящие блики, я поднял руку к воде, и река стала осушаться. Чем больше сил я вкладывал в это, тем быстрее из воды стали показываться затонувшие когда-то в ней предметы, покрытые илом. Испаряющаяся вода поднималась к небу крошкой золотистых крупиц. Я видел их совершенно отчётливо, в отличие от всего остального мира, будто эти золотистые песчинки были частью меня или той частью вселенной, которую чувствуешь на каком-то подсознательном уровне. К тому моменту, когда вся слепящая вода исчезла, я чувствовал себя совершенно измотанным. Разрывающая головная боль и резь в глазах внезапно отступили, заменившись ватным ощущением бессилия, но прежде чем сон прервался внезапным толчком, вырвавшим меня из мира сновидений в мир людей, я ещё успел увидеть на том берегу мутные фигурки людей.
Не было никаких цветов.
Сквозь ватный дурман до меня донёсся визгливый крик тётушки Петуньи. Я понял, что это она, потому что уже давно привык к её слитным визгам, лишённым кислорода. Обычно мне удавалось разобрать слова, но сегодня, по всей видимости, был не тот случай, да и кричала она не на меня. Не было привычного выдоха, означающего моё имя, поэтому я позволил себе провалиться в блаженное забытьё.
Басовитые раскаты гнева дяди Вернона я ощущал даже во сне. Дядюшка казался мне огромной дрелью, создающей сильнейшие вибрации. Он будто был где-то поблизости со мной и далеко-далеко. Хотел бы забыть обо мне навсегда и не мог.
Следующим толчком, вырвавшим меня из цепких лап дурмана, стала неаккуратно удалённая из моей вены игла. Мне хотелось бы возмутить, но сил, да и желания даже для столь крохотного действия не оставалось. Я был уже готов снова провалиться в сон, когда мой мозг зацепился за странную речь.
- Глупые маглы! Зачем они вкололи в него столько иголок? Он словно дикобраз.
Возмущённый голос принадлежал мужчине, должно быть уже пожилому. Отчего-то мой разум рисовал мне старика с длиной седой бородой и трясущими руками. Что-то среднее между совсем свихнувшимся параноиком и педофилом. Мой мозг в тот момент меня явно ненавидел.
- Прекрати трогать иголки! Никто из этих маглов не должен знать, что мы здесь были и трогали мальчика. Я не хочу проблем с Аврорами. Нас могут посадить в Азкабан только за то, как мы сюда пробрались. Давай сделаем все быстро и уходим.
Этот старик был явно моложе и куда более энергичным. Бред он нёс такой же сильный, как и первый мужчина, но явно мог причинить мне больший вред. Мой мозг, подсказывающий, что именно он мог со мной сделать, ненавидел меня тогда очень сильно. История оригинальной Спящей красавицы во всей красе предстала перед моими глазами. Внезапно стала проходить спасающая отупляющая бесчувственность, оставляя за собой ощущение колющей боли. Как в том сне мне хотелось поднять руку, чтобы растворить стариков в мареве золотистых крупиц, превратив в мутную пыль на полу.
- Но нам нужно убрать все эти бинты, чтобы нанести мазь на раны, - возмутился было первый старик, но какой-то шум из коридора поспешно заставил мужчин замереть на месте, прислушиваясь к тому не зайдёт ли кто в комнату.
- Вылечим его изнутри, о шрамах пусть позаботятся маглы, - молодой был явно испуган, он часто дышал, бормоча что-то про подштанники Мерлина.
Может быть, это сон? Какая-то ужасная смесь из сказок о волшебстве, приправленная жуткими фантазиями Томаса Харриса. Что за чёрт тогда меня дёрнул взять его книги? Ах точно, я получил двадцать фунтов за то, что мне удалось стащить их из библиотеки и ещё по двадцатке за то, что я их прочёл. Несмотря ни на что, это была хорошая сделка.
Пока я соображал, что происходит, одному из стариков удалось влить мне в горло какую-то жидкость. Вкуса я не почувствовал, снова начав падать в забытьё.
Это была все та же река, но только на этот раз я был в самом её сердце. Золотая пыль клубилась в небе, но ей не хватало скорости: ледяная вода осушалась слишком медленно. Холод сковывал меня быстрее, сил на борьбу совершенно не оставалось. Отчаянно хватая ртом воздух, я барахтался в воде из последних сил, надеясь на спасительное чудо. Любое невозможное с логической точки зрения происшествие вполне могло подойти. Сквозь толщи воды я все ещё мог видеть золотое свечение, но чем глубже я погружался, тем сильнее становилась темнота. Пока не осталась видна лишь одинокая золотистая венка моего погружения во тьму.
- Проснись, Гарри, проснись! Ты ещё не получил пятьдесят фунтов за то, что выкрал из директорского кабинета личное дело дебошира. А ещё есть твой непутёвый братец. Ты непременно должен свести с ним счёты. Нельзя так просто спустить ему с рук того, что ты торчишь в больнице, - из последних сил я мысленно кричал на себя, уговаривая себя бороться, пытаясь ухватиться за золотистую венку рукой. Легкие уже горели от недостатка кислорода. Наперекор здравому смыслу я сделал глубокий вдох, наполнивший меня ледяной водой.
Правую руку приятно грела шероховатая золотая нить.
Рывок в создание был таким сильным, что несколько первых мгновений я не мог точно разобрать где был сон, а где явь. Правая ладонь горела огнём. Мне хотелось поднести её к груди и баюкать, чтобы успокоить боль, но что-то мешало. Попытавшись пошевелить другой рукой или ногами, я обнаружил, что был пристегнут к кровати широкими ремнями.
- Успокойся, Гарри, - сдержанный тон тётушки Петуньи немного успокоил меня, и я перестал барахтаться на кровати.
- Почему? – голос мои оказался хриплым и сорванным, будто я кричал без остановки несколько часов.
- Твоё тело плохо отреагировало на некоторые лекарства и тебя пришлось привязать, чтобы ты случайно не навредил себе, - голос тётушки был тихим и осторожным. Она поднесла к моим губам трубочку, и я сделал глоток приятной прохладной жидкости. Никогда ещё вода не казалась мне такой вкусной. Особенно, если учесть, что буквально несколько мгновений назад я тонул в ней, погружаясь всё глубже в абиссальную тьму.
- Гарри, я хочу, чтобы ты слушал меня очень внимательно, - в голосе тётушки зазвенели опасные холодные нотки. Всегда спасающее меня чувство самосохранения тут же включилось и, несмотря на подступающую головную боль и дискомфорт от ремней, я сосредоточился, чтобы не пропустить ни единого слова из сказанного тётей. – Большую часть твоих повреждений медикам удалось вылечить: кости почти срослись. Ты на удивление быстро поправляешься. Но твои глаза…
Тётя Петунья трагично замолчала, будто не зная как лучше преподнести мне новость, о которой я и сам уже догадался.
- Осколки стекла… их было так много… - тётя прервалась было, готовая разрыдаться, но, сделав несколько глубоких вздохов, продолжила. – К счастью, врачам удалось достать все инородные частички из твоих глаз, но боюсь ни какая медицина или… магия не сможет вернуть тебе зрения.
Правую ладонь всё ещё жгло, я сосредоточился на этом ощущении, чтобы меня снова не захлестнуло ледяной волной. Глубокий вдох – выдох. Хорошо, я подумаю обо всем завтра, а пока нужно немного поспать.
- Мне жаль, что так получилось, Гарри. Правда, жаль, - шёпот тётушки доносился ко мне издалека, откуда-то из-под толщи ледяной воды. Всё к чему я привык, вся моя прошлая жизнь оставались там: в тёмной воде, скованная льдом, пока кто-нибудь не найдёт её и не вытащит на сушу, как капитана Америку. – Но, возможно, так даже лучше. Калекой ты им не нужен, они не придут за тобой, как пришли за Лили.
И вроде бы я слышал её слова, да и врачей, но старался пропускать их мимо ушей, чтобы они не застревали в сознании, мучительно засасывая меня куда-нибудь в пучину депрессии и непременного желания выпрыгнуть в окно. Я просто не обращал внимания на окружающий мир, позволяя ему бежать вперёд, сделав меня невидимкой. Одинокая больничная палата и различные лекарства очень этому способствовали.
Но чем меньше обезболивающих веществ поступало в мою кровь, тем спокойнее становились сны. Мне больше не казалось, что я тону или вижу весь мир, подсвеченный золотом. Мои сны заполнились голосами: в разном темпе они все повторяли одну и ту же фразу, зовущую меня следовать за светом. Но вскоре и они перестали мне сниться: мой взбудораженный мозг, наконец, смог свыкнуться с происходящим, постепенно отсекая все, что могло мне навредить. К моменту снятия повязок с головы, я уже и думать забыл о своих странных снах, вызванных сильными лекарствами.
Ничего не изменилось поначалу.
Была только темнота, запахи потных врачей и их нескончаемый заунывный бубнёж.
Мутная грязь появилась через несколько дней. Она покрывала плёнкой все предметы в палате, так что я смог, наконец, понять где нахожусь и что меня окружает. Это было странное дурманящее ощущение кошмара наяву. Но чем больше я моргал или жмурился, ничего не менялось: грязноватые очертания предметов все так же мне виделись. Я не спешил поделиться с врачами своими наблюдениями, предпочтя переждать несколько дней. Может быть, мозг обманывал меня, пытаясь вернуть потерянное. Но ни через пару часов или пару дней ничего не изменилось. Наоборот все предметы стали ещё более отчётливыми. В них не было никаких цветов – всё та же мутная грязь, но, если подумать, с этим можно было жить. К моменту выписки из больницы я смог разглядеть и людей. Покрывающая их оболочка была намного чище, она позволяла мне даже различать их мимику.
Долгие дни, проведённые мной в своей комнате, научили меня разбираться в звуках дома и узнать кое-что новое о своих родственниках. Дадли ничем не удалось меня удивить, но он довольно громко читал новые выпуски комиксов, так что хоть какой-то плюс от него все-таки был. Тётя Петунья имела какой-то тайник в подвале. Она не часто к нему ходила, чтобы проверить сохранность спрятанных вещей, но все же иногда заглядывала. Может, чтобы смахнуть пыль или ещё зачем. На самом деле я бы даже не обратил на это внимание, если бы случайно не спустился на кухню за стаканом сока. Тогда-то я и услышал причитания тётушки. Она словно Голлум вела беседу сама с собой. По всей видимости, всегда побеждала злая половинка, раз спрятанные вещички все ещё были в подвале, и тётя их периодически проверяла. То, что я узнал о дядюшке ввергло меня в ужас: хотя бы раз в неделю ему удавалось развести тётушку на исполнение супружеских обязанностей. В такие ночи я затыкал уши подушкой, напевая себе под нос песни из нового альбома Аэросмит, и проклинал себя за то, что просыпался посреди ночи из-за каждого шороха.
То были долгие недели привыкания к новой жизни.
Начало декабря выдалось чудесным, и оно принесло новый вид деятельности в мою жизнь. Выпавший ночью снег звонко поскрипывал под ногами, мороз щипал щеки и нос, но мне нравилась такая погода. По крайней мере, в течение часа или двух, я был от неё в восторге. Пока мои зубы не начинали выбивать чечётку, возвращаться домой я не собирался, надеясь найти что-нибудь новое, ранее мной незамеченное.
Например, маленький магазинчик, торгующий парфюмерией собственного производства. Тётушка была в восторге от их шампуней и масок для лица. Впервые, когда мы зашли туда, тётя, в манере, не предусматривающей какого-либо решения проблемы, пожаловалась владелице на мою ужасную шевелюру. Звонко рассмеявшись, мадам Пози протянула моей тётке баночку шампуня. С того момента, вернее с момента как я помыл голову этим шампуней и мои волосы перестали топорщиться в разные стороны, и началась безмерная любовь тётушки к продукции этого магазинчика.
В тот первый раз, да и во множество других посещений, я не заметил ничего необычного. Все изменилось несколько недель назад, когда тётушка привела меня туда, чтобы забрать свой обычный заказ. Вместо серебристо-сероватых баночек всех фасонов и размеров, которыми обычно были уставлены все полки от пола до потолка, передо мной предстало море солнечных золотых оттенков. Маленькие золотые торнадо были плотно закупорены внутри упаковок с шампунями, кондиционерами и маслами. Они бросали причудливые отсветы на все вокруг, высвечивая внутреннее пространство магазина в тёплых оттенках. Они даже шумели: каждая баночка издавала свой уникальный звук. Все вместе они сливались в завораживающий шелестящий гул.
Я простоял у полок с увлажняющими маслами добрых двадцать минут, прислушиваясь к задорному журчанию, исходящему из каждой баночки, пока тётя Петунья сплетничала с мадам Пози.
- Так жаль, что случилось с Гарри. Неужели, ничего нельзя сделать? – хоть мадам Пози и понизила голос, участливо прошептав свой вопрос тётушке на ухо, я все равно его услышал. Да и как не услышать, если все, что я делал в последнее время – это слушал. Оторвавшись от рассматривания золотых торнадо, перевёл взгляд на разговаривающих женщин и опешил. За последние недели мне уже удалось привыкнуть к тому, что семья Дурслей потеряла все краски, став молочно-белоснежными. Все люди неожиданно приобрели молочную плёнку, покрывающую их с головы до пят. Никаких других цветов я не видел, был лишь этот, порой отливающий призрачным серебром оттенок потустороннего. Но мадам Пози была совершенно другой: под молочной плёнкой по её коже распространялись золотые импульсы. Порой эти яркие импульсы соударялись с тончайшей плёнкой, покрывающей её кисти, и тогда её руки обретали золотистый оттенок. Это длилось не дольше пары минут, но повторялось с регулярной частотой.
- К сожалению, нет, - привычный ответ прозвучал, закрывая беседу и оканчивая визит.
- Ох, Петти, подожди, - схватив одну из склянок с густым бальзамом, мадам Пози протянула её. – Это поможет c...
Невразумительный жест куда-то в мою сторону, одновременно показывающий на всего меня и на что-то отдельное во мне, в частности. Таким образом, я стал обладателем золотистого бальзама, имеющего острый пряный запах, от которого все время хотелось чихать. Если честно, первую неделю я просто смотрел на баночку, прислушиваясь к её ровному свистящему звуку. Отважился воспользоваться я этим бальзамом далеко не сразу. В основном, потому что с момента возвращения домой избегал зеркал. Каким-то образом, мне удавалось видеть окружающих меня людей, даже предметы, но я не видел себя. Поднимая руки к лицу или отпуская взгляд вниз на ноги, я ничего не видел, хотя без сомнения у меня было здоровое тело. Относительно здоровое.
Так что после визита к парикмахеру, куда меня отвела тётя Петунья, чтобы мастер выровнял мои неравномерно обритые волосы, я решился, на этот отважный и, если честно, довольно глупый поступок. Зачем слепому смотреть в зеркало?
Плотно закрыв дверь в свою комнату, я несколько минут стоял неподвижно, всматриваясь в мутно серую дверцу одёжного шкафа. На её внутренней стороне было зеркало, которое могло уничтожить все мои призрачные надежды на… чудо? Если честно, не знаю, на что я надеялся или во что верил, но больше всего я боялся, что умер. Умер и поэтому не вижу своего тела, а все люди покрыты этой молочной плёнкой. И получается, что я – привидение, застрявшее в мире живых, а Дурсли ведут себя так, как будто я ещё живу с ними, по привычке. Это был ритуал, которому они следовали восемь лет своей жизни и так быстро от него не отучиться. Так что, если я и правда мёртв?
Решив не накручивать себя сильнее, решительно распахнул дверцу шкафа. Мой скудный мутный гардероб слабо вздрогнул на своих вешалках. Сердце гулко билось в груди. Серьёзно, пусть все это окажется самым реалистическим и паршивым сном в моей жизни. Пусть я проснусь, когда взгляну на себя в зеркало и окажется, что сейчас тринадцатое октября и пора идти в школу.
Ни черта!
Я видел отражение, но оно было из разряда: самый наркотический вымысел обкурившегося автора художественной фантастики. Быстро бьющееся золотое сердце гнало по тонким нитям яркое золото к глазам.
Я сумасшедший!
Нет, действительно, я – сумасшедший, меня накрыло с каких-нибудь препаратов и поэтому я вижу весь этот странный плёночно молочный мир. Другого адекватного объяснения всему происходящему мне подобрать не удавалось.
Закрыв глаза и сделав несколько дыхательных упражнений, я снова взглянул на своё отражение, надеясь на этот раз разгадать загадку, где скрывается правда, а где – редкостный бред. Золотое сердце билось уверенно и спокойно, толкая по двум тонким жилам свой свет к глазам. Отчего-то мне представилась сосудистая система человеческого организма. Что будет, если этот золотой свет будет двигаться по всем сосудам? Буду ли я похож на мадам Пози?
Дверь, скрипнув, приоткрылась, тётя Петунья часто заглядывала в мою комнату, чтобы проверить все ли со мной хорошо. Несколько минут она, нахмурившись, смотрела на меня, а я слепо пялился на неё, пытаясь увидеть хоть какой-то оттенок цвета.
- Я, правда, существую? – должно быть, я огорошил её своим вопросом.
- Конечно, - привычный презрительно ироничный ответ.
- То есть, я хочу сказать, что у меня и правда есть руки, ноги, голова и я существую в настоящем мире, а не застрял где-то между миром живых и мёртвых? А вы ведёте себя так, потому что просто привыкли, что с вами в доме живёт племянник и нужно с утра позвать его к столу, недовольно прикрикнуть, если он выглядит слишком по-мальчишески неопрятно и загнать спать вечером, чтобы самим в покое попить чая перед сном. То есть, я правда-правда-правда настоящий?
Поджав губы, тётя Петунья смотрела на меня очень внимательно, будто прикидывая, каким будет моё ежемесячное содержание в психушке. Очевидно, сумма оказалась непомерно большой, потому что она решительно зашла в мою комнату и с проворством, которого я от неё не ожидал, ущипнула меня за руку.
- Ауч! Что вы делаете? – растирая больное место, возмутился я, невольно взглянув в зеркало. Золотистые импульсы охотно мчались по тонким, слегка отсвечивающим, линиям сосудов к месту щипка. Нити, ведущие к глазам, стали более разветвлёнными и больше нигде не прерывались.
- Ты существуешь, Гарри. Ты живой, здоровый мальчик. Просто ты больше не можешь видеть, но ты настоящий, - нерешительно коснувшись моего лица, будто жилая приласкать, она быстро выскочила из комнаты. Словно и не было её здесь.
Неуверенно потирая кожу щеки, к которой прикоснулась тётка, я размышлял о всем произошедшем. Так сказать, подбивал итоги своего эксперимента.
Я существую.
На самом деле, я каким-то образом могу видеть, хотя мир больше и не такой как прежде.
Возможно, я не сошёл с ума, но нужно будет все же это как-нибудь проверить.
Мой слух, обоняние и осязание стали значительно лучше.
Мои умственные способности после удара об асфальт не пострадали. Но если подумать, может и пострадали, но слюни я не пускаю и желания убивать и жрать мозги у меня нет, так что все хорошо.
Если все суммировать, то получается…
Получается, что я чёртов Сорвиголова!
Радости это придало мне ровно на десять минут, пока Дадли не прошмыгнул в мою комнату. Он переминался с ноги на ногу, явно не зная, что ему сделать, чтобы сообщить о своём присутствии. Даже, если бы я был совершенно слеп, то учащённое дыхание Дадли и громкое урчание в его животе набатом сообщили бы мне о его присутствии в комнате.
- Нас ждут на ужин, - наконец, сообщил братец, ухватив меня под руку и резво уводя прочь из комнаты. Его был энтузиазм, да в какое-нибудь мирное русло, но нет, весь он теперь направлен на мою бедную персону.
- Я может и слепой, но ходить умею, - в последний момент, увернувшись от встречи с комодом, я выдернул руку из цепкой хватки Дадли, вперив в него свой слепой взгляд. Брат хотел было отвесить мне обычный подзатыльник, и даже поднял руку, но в какой-то момент инстинкт самосохранения или просто стыда сработал, и он поспешно отпустил руку.
- Тогда идём, нечего тут стоять, - недовольно буркнул Дадли, начав первым спускаться с лестницы. На каждой ступеньке он останавливался, оглядываясь на меня. Могу поспорить в тот вечер, когда Дурсли всем семейством оказались дома и выспросили сыночка о том, что случилось, его впервые в жизни наказали. Просто другой причины почему Дадли, несмотря на свой страх смотреть на меня, все время околачивается где-то поблизости, чтобы присматривать за мной, я придумать не мог.
На самом деле мне было особенно жутко видеть именно Дадли. Последним цветным пятном, что я увидел в своей жизни оказалась его перекошенная от напряжения красная рожа. Так что, чем чаще я вспоминал тот день, анализируя, что я мог сделать по-другому, тем чаще я вспоминал лицо брата. Мне хотелось бы ненавидеть Дадли. Так как могут ненавидеть только братья: искренне и бесконечно, но у меня не получалось. Может виной всему были медикаменты, притупляющие мои чувства или то, что я сидел в одиночестве в комнате, так что у меня было много времени для раздумий.
Сколько я себя помнил, Дадли всегда обижал меня: щипая, пиная и сваливая на меня все свои преступления. Конечно, я пытался колотить его в ответ, но толстокожего братца мои попытки дать сдачи не сильно задевали. Так что можно сказать, что тот публичный позор был долгим, выношенным планом по отмщению. Очередным завитком боли и обид, которые мы друг другу наносили. В ответ на это я попал под колёса машины.
Мгновенная карма.
Вот же сучка!
Я предпочёл бы, чтобы ужин прошёл в тишине, но дядя Вернон завёл свою бесконечную песнь о дрелях. И уж лучше бы мы говорили о внешней политике, чем это. Быстро съев свою порцию, я уже был готов выскочить вон из кухни, но тут дядюшка внушительно прокашлялся, отчего моя голова непроизвольно дёрнулась на звук, ожидая неприятностей. Подобравшись, словно собака перед началом гонки за любимым вшивым котом, я ожидал худшего, и оно не заставило себя ждать.
- Мардж приедет в эти выходные. Она останется у нас на некоторое время, пока в её доме будут менять полы, - выдал, наконец, дядя. Буквально кожей ощущал на себе их взгляды. Шумно сглотнув, я ухватился за косяк кухонной двери. Дадли тут же подскочил, будто желая поддержать меня, если я вдруг упаду в обморок от столь радостной новости. Пока у меня был шанс манипулировать Дурслями, стоило им пользоваться.
- Что она знает о том, что случилось? – неопределённо указав в сторону своего лица, спросил я.
- Все, - заверила тётя Петунья, поспешно обрывая открывшего было рот дядю.
- Тогда хорошо. Спокойных снов.
В тот момент, выходя с кухни, я чувствовал себя как никогда взрослым и уравновешенным. Правда, стоило мне только зайти к себе в комнату, как я превратился обратно в самого себя. Мальчишку с восторгом рассматривающего банку с бальзамом. Нанести его на себя я решился только после того как заткнул нос, слишком уж чихучим был запах.
Так как своё отражение в зеркале я не видел, мне пришлось сначала нащупать на себе неровности шрамов, а уж потом наносить бальзам. Оказалось, что он не совсем впитывался в кожу, оставаясь маслянистой плёнкой. Чем больше я втирал его в повреждённую кожу плеча и лица, тем сильнее становилось тёплое свечение, благодаря которому я впервые с момента происшествия смог себя рассмотреть. Надеюсь, этот бальзам действительно мог творить чудеса, как и шампунь, покоряющий мои волосы, и он уберёт сеть глубоких отметин вокруг глаз и скул. Сможет как-то сгладить шрамы на рёбрах и ключицах.
Пока я не мог видеть своё лицо, то не задумывался даже, что с ним стало после множества операций на черепе и глазах. Да, люди отводили от меня глаза, когда видели на улице, но мне всегда казалось из-за того, что не хотели смущать тётю. Оказывается, они делали это, потому что я довольно страшен. Заглянув ко мне в комнату, тётя Петунья тут же чихнула.
- Решил попробовать, - пробормотала она, взяв у меня из рук баночку, чтобы проверить инструкцию. Взглянув на свои наручные часы, он положила бальзам на стол, сообщив, что заглянет ко мне, когда нужно будет смывать маслянистую плёнку.
Согласно кивнув, я вдруг замер, как громом поражённый. А что если у мадам Пози есть какие-нибудь капли для глаз? Быть может, если они такие же золотистые, то закапав их, я смогу всегда видеть мир в цвете. Или я мог бы заказать их у неё. За половицей под кроватью у меня было около двухсот фунтов. Воодушевлённый этой мыслью, я пропустил тот момент, когда тётя вернулась и взяла меня за руку, чтобы отвести в ванную. Вздрогнув от прикосновения, я подскочил на месте.
Богом клянусь, Дурсли, наверное, думают, что я редкостный дебил.
С приездом тётушки Мардж, я стал чаще гулять на свежем воздухе, повысив свой уровень незаметного исчезновения из дома до уровня ниндзя. Мне всегда нравилось бывать на детской площадке, располагавшейся неподалёку с улицей Магнолий. Во время учебных занятий здесь прогуливалось только несколько молодых мамочек с колясками. Поначалу они смотрели на меня настороженно, не понимая, что мальчик моего возраста делает в парке в такое время. Одна из особенно сердобольных мамаш даже попыталась вразумить меня, начав свою речь со слов: «Твои родители знают, что ты прогуливаешь школу?» Но стоило ей только подойти ко мне, желая ухватить за ухо и отвести дорогой позора к дому, как весь её праведный запал тут же испарился.
- Ты сможешь добраться до дома в одиночку?
- Твоя тётя придёт за тобой?
- Ох, бедный мальчик.
Все они жалостливо причитали, обсуждая меня свистящим шёпотом. Иногда мне хотелось, чтобы над моей головой был большой мерцающий баннер: «Я прекрасно слышу Вас, глупые курицы!» Иногда, мне этого хотелось, но чаще всего я просто слушал, как моя история с каждым днём обрастала все новыми подробностями. Ещё бы не каждый день в нашем сонном городке происходило что-то столь грандиозное и значимое. Покупку новой машины соседи обсуждали несколько недель, а уж несчастный случай, произошедший со мной, не отпускал умы сплетниц вот уж пару месяцев.
Обычно в той версии, которую пересказывали друг другу мамочки, искоса посматривая меня, не было ни слова правды. Жестокость истории варьировалась в зависимости о того насколько сильно той или иной женщине надоело сидеть дома одной с плачущим ребёнком. Самая невероятная история, к которой склонялось большинство женщин, была версия, когда машина проехалась по мне дважды: сначала в одну сторону, а затем обратно. Версия, которая больше всего не нравилась Дурслям, заключалась в том, что это их сыночек выбросил меня на дорогу прямо под колёса. На самом деле все было куда прозаичнее.
Если говорить начистоту, то тот день совершенно ничем не отличался от остальных. Тётя Петунья любезно разбудила меня барабанной дробью по двери в мою комнату, чтобы я успел привести себя в порядок и позавтракать до того, как Дадлюсичек должен будет проснуться. Вообще-то мы ходили в одну начальную школу и должны были прийти на занятия в одно и то же время. НО, к тому времени, как Дадли широко зевая, искал второй тапочек под своей кроватью, я уже выходил из дома. Моего толстого братца подвозили к учебному заведению на машине, в то время как я плелся пешком. Не знаю, может быть это К – карма, но тогда, что, черт побери, я такого натворил в прошлой жизни?
Вот и тогда, лениво пиная камушек, я наблюдал за тем, как машина Дурслей остановилась у школьных ворот. Несмотря на то, что Дадли подняли с кровати, умыли, накормили и привели в порядок, разбудить его явно забыли, так как из машины он вывалился словно порядочный мешок с говном. Беззлобно хохотнув, я отбросил камушек в сторону, торопливо продвигаясь в сторону классов. Тогда мне действительно не хотелось пропустить выражение лица Дадли, когда он поймёт, что тетрадь с его домашними заданиями по английскому языку исчезла. Будто её и не существовало вовсе.
Серьёзно, после того, как я прочитал мнение Дадли о Льве, колдунье и платяном шкафу, то потратил добрых двадцать минут за ужином, рассматривая форму его черепа. Просто, если тётя Петунья не роняла его головой об пол в детстве, то это какое-то умственное отклонение. Как в здравом уме можно было написать: «Аслен – большая кисонька, намурлыкавшая неприятности на Нарнию».
Намурлыкавшая.
Кисонька.
Аслен.
Выкинув его тетрадь в мусорное ведро, я спасал Дадли от прилюдного позора на уроке английского языка. Правда, было одно НО. Я не уничтожил его эссе. Аккуратно вырезав его из тетради, я договорился со школьным ди-джеем, чтобы он зачитал выдержки из него на обеде.
Да, тот день поначалу ничем не отличался от всех остальных. Просто Гарри Поттер, наконец, дождался того счастливого мгновения, когда смог отомстить брату за все его обидные издёвки. И, черт побери, все это было виртуозно исполнено. Я даже не сожалел о том, что расстался со всеми своими карманными деньгами, которые копил в течение месяца, чтобы подкупить ди-джея.
На уроке английского я во все глаза наблюдал за тем, как учитель распекал Дадли за невыполненное задание и столь глупое оправдание своей несобранности и забывчивости. Это была совершенная музыка для моих ушей, словно Богемная рапсодия, только ещё круче. Во время обеда саундтреком моей жизни зазвучало великолепное Желание освободиться.
Я уделал Дадли по всем статьям. В тот день, впервые за девять лет своей жизни, я чувствовал себя Королём ситуации. Тогда, под общий гогот столовой, мне было неважно, что Дадли уже догадался, кто все это подстроил и что дома меня ждёт чудовищное наказание. Скорее всего, меня снова запрут в кладовке на месяц или заставят работать по дому и в саду не покладая рук. Но, какое бы наказание Дурсли не придумали для меня, оно стоило этих минут, проведённых мной в столовой тринадцатого октября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.
Прилюдное унижение поросёночка Дадли – так этот день запомнят в начальной школе Святого Грогория. И, хэй, это вполне могло пойти на пользу моему братцу: все же ему уже было девять лет, пора была начинать учиться складывать слова в предложения, а не только мычать и махать кулаками. Да, разумеется, первоначальным пунктом была моя месть за все подзатыльники, пинки, щипки и оскорбления, но и воспитательный момент в этом действе присутствовал. И вообще, такова жестокая братская любовь.
Так долго выжидая случая, чтобы унизить Дадли, я предвидел, кажется, каждый его ответный шаг. Мне не удалось просчитать лишь одно событие: миссис Полкисс, наконец, удалось получить водительские права, в тот день она приехала забирать своего сына из школы.
Я отчётливо помню, что, выбежав за территорию школы, оглянулся назад, чтобы взглянуть на своих преследователей. Машину Полкиссов я не заметил, а миссис Полкисс, хоть и получила водительское удостоверение, но запомнить где какая педаль так и не смогла. Вместо того, чтобы нажать на педаль тормоза, она втопила газ в пол.
Ужасное стечение обстоятельств.
Ничего криминального в тот день не произошло, но мамочки усиленно приукрашали прошлое, чтобы жизнь в настоящем была более драматичной. До чего же женщины в декретном отпуске любят пореветь над трагичными историями. С приездом Марджори Дурсль на нашу улицу драмы явно прибавилось. Не знаю, какую версию рассказал ей дядя Вернон, но по её приезду в Литтл Уингинг она стала следующей: я пытался вскрыть автомобиль школьного учителя и Дадлюсичек, заметив это, позвал учителя. Он побежал за мной, чтобы остановить и отдать в руки администрации школы, а я, чтобы этого не произошло, прыгнул под колёса автомобиля.
Вот такой вот я олигофрен.
Поднявшись с качелей, я направился в магазинчик мадам Пози. Она обещала, что сегодня я смогу забрать свои глазные капли. По тому, как она жалостливо вздохнула, когда я пришёл к ней со своей идеей, было понятно, что сильных надежд на чудо питать не стоило, но и давить надежду на корню я пока не собирался. Мелодичные колокольчик над дверью звякнул, отчего все звуки и золотистое свечение, источаемое многочисленными баночками, стали ярче. Несколько посетительниц оглянулись на меня и будто застыли, пристально наблюдая за каждым моим движением. Хотелось закатить глаза и разочарованно покачать головой, но, совершив над собой действительное усилие, двинулся к прилавку, где стояла чуть смущённая чем-то мадам Пози.
- Вот заказ для твоей тётушки, - передавая мне бумажный пакет, поспешно пробормотала мадам Пози. Несколько минут я тупо смотрел на неё, сжимая в руках внушительный пакет, пытаясь припомнить, когда это тётка успела что-то заказать.
- Что? – мой голос неожиданно дал петуха. Я буквально почувствовал, как на моём левом плече появилась маленькая фигурка, облачённая в красный плащ, и принялась вкрадчиво убеждать меня немедленно дать дёру из магазина.
- Я упаковала для тебя капли и бальзам для кожи. Не будем давать местным сплетницам ещё больше поводов для радости, - наклонившись ко мне, прошептала мадам Пози.
- О, спасибо, - словно в трансе выдал я, все больше ощущая тягу выбежать из магазина до того, как я опозорюсь ещё больше. – Сколько…
- Не беспокойся, Петунья уже за все заплатила, - небрежно заметила мадам, так что я лишь кивнул и ретировался прочь из магазина.
Я самый большой идиот на планете!
Хотелось плюхнуться в снег, и чтобы мою голову посыпали пеплом. Надо же было выставить себя таким кретином, когда мадам Пози пыталась уберечь меня от лишних сплетен. Интересно у меня получится уговорить Дурслей иммигрировать на другой континент? С этим островом уже все ясно.
Капли выглядели восхитительно. В маленьком пузырьке вились золотистые спирали ДНК, издавая самую великолепную мелодию. Музыка ветра, заключённая в прозрачное стекло. Пользоваться ими оказалось на удивление легко, сложнее оказалось держать глаза открытыми, чтобы капли попали в них, а не на веки, щеки, нос, уши. Кажется, я был весьма криворуким.
Ощущения после их использования были приятными. Но никакого волшебства, действительно, не произошло: ни один цвет не вернулся назад. Мутная грязная плёнка все ещё покрывала вещи, а люди отливали потусторонней белизной. Но как оказалось к Рождеству кое-какой эффект от капель и бальзама все же был: видя меня на улице люди больше не шарахались в сторону, словно я мог заразить их проказой. К несчастью, Мардж решила задержаться у Дурслей на рождественские каникулы, поэтому уже я шарахался от людей, чтобы они, не дай Бог, не стали расспрашивать у меня по какой цене тётка продаёт бульдогов.
Рождественским утром Голлум проиграл Смеаголу: тётя Петунья принесла своё сокровище мне.
- После продажи родительского дома у меня остались некоторые вещи Лили, которые там хранились, - выдавила тётушка, поставив небольшой чемоданчик рядом с моей кроватью. – С Рождеством, Гарри.
Протянув руку вперёд, я дёрнул за невидимую нитку, чтобы потушить невидимую лампочку, которая зажглась сразу же, как только тётя вышла из моей комнаты. Она отдала мне вещи матери только тогда, когда я уже не смог ими воспользоваться. Будь я по-настоящему слепым, то даже рассмотреть их не смог бы, просто дорожил бы тем, что теперь у меня есть что-то от матери.
Высунув голову в коридор и убедившись, что никто из Дурслей ещё не собирается спускаться на праздничный завтрак, я запер дверь своей комнаты, чтобы никто мне не помешал. Все-таки я кретин: тётя продала старый дом родителей в прошлом году, а значит, вещи моей матери были все время рядом – в подвале. Проявляй я больше заинтересованности в продаже старого хлама Дурслей барахольщикам, давно бы уже их нашёл.
Положив чемоданчик на кровать, я тщательно прислушался, прижавшись к нему левым ухом. Казалось, каждая вещичка внутри гудела на свой лад. Может быть, там были такие же лосьоны и мази, как делала мадам Пози? Щёлкнув запорами, я откинул крышку и наткнулся на отделение, полностью заполненное халатами. Они были разных размеров, так что я мог вполне точно представить, насколько миниатюрной была моя мама в детстве и как она росла. На ощупь ткань старых халатов была довольно приятной. Вытряхнув их все на кровать, я уткнулся в них головой, надеясь услышать тот гул, что издавался из чемодана. Звук, исходящий от вещей, напоминал шипение утюга, разглаживающего ткань.
Прижав ухо к донышку чемодана, я снова услышал тот же гул, только на этот раз он был куда громче. Став внимательно ощупывать все внутренние поверхности чемодана, я наткнулся на небольшой карманчик, в котором лежала стопка старых чеков. Листочки были такими гладкими, что, скорее всего, все записи с них уже стёрлись. Да это было и неважно, прочитать их я все равно бы не смог. Ни рукописный, ни печатный текст моему новому зрению был недоступен.
Продолжая ощупывать стенки чемодана, я наткнулся на небольшие запорчики. Они были чуть сдвинуты по отношению к первым, открывающим чемодан. Удобнее пододвинув к себе чемодан, я стал рассматривать свою находку. Запоры были спрятаны под тканью обшивки, мне не сразу удалось найти зазор в материале, чтобы рассмотреть их. Металлические бляшки золотились, издавая слабый гул.
Батюшки святы, да что же это творится?!
Изыди!
Изыди, Сатана!
В моей голове причитал хор монашек. Набатом звучали церковные колокола, а батюшка был готов врезать мне псалтырем по голове.
Моя мать была шпионкой!
Она работала в секретной службе!
Вот же срань!
Затаив дыхание, я потянул запоры и с мелодичным «динь» внутренняя стенка чемодана приподнялась. Но как я её не тянул, она не поднималась выше и не открывала, спрятанную за ней тайну. Может быть, и тут была какая-то уловка? Снова начав ощупывать стенки, я даже проверил крышку чемодана, надеясь, что там может быть отгадка. Она и правда была там. На крышке появились специальные пазы, как раз под сдвинутые запоры.
От предвкушения и возбуждения буквально захотелось писать, но отвлекаться было нельзя. Щёлкнув, запоры попали в пазы и, потянув крышку назад, я открыл целую новую секцию чемодана.
Вот же срань!
Пулей выбежав из комнаты, я забежал в ванную перед оторопевшим дядей Верноном. Неважно, мне явно было нужнее.
- Глупый мальчишка, поторопись, - ворчал дядя, стоя под дверью.
Помыв руки, я вышел в коридор и тут же попал в цепкие руки Мардж. Ухватив меня за плечо, она чуть ли не волоком потащила меня к лестнице. Выглянувший из своей комнаты Дадли пискнул и поспешно закрыл дверь. Он выбежал наружу буквально через пару секунд, судя по пыхтению, пытаясь правильно натянуть на себя футболку. Кажется, все Дурсли немного побаивались, что Мардж может довести меня до лестницы и, придав ускорения пинком, отправит меня с неё вниз головой. Так сказать, избавит благочестию семью Дурслей он дурного щенка в помете. Дадли ухватил меня за руку, как раз в тот момент, когда Мардж посильнее толкнула к лестнице. Я завис среди них, балансируя на краешке ступени. Сломать себе шею в Рождество совершенно не входило в мои планы, особенно если учесть, что в комнате у меня лежал чемодан полный шпионских тайн.
Должно быть, не только у меня был феноменальный слух: тётя Петунья показалась на лестничной площадке сразу же, как Дадли более уверено дёрнул меня назад. Опоры под ногами стало намного больше, но ощущение марионеточности никуда не исчезло. Иногда мне хотелось признаться, что я могу видеть, но потом Дурсли покупали мне что-то крутое или отрезали такой же большой кусок торта, как и Дадли. Так что я продолжал эксплуатировать свою увечность. В таких ситуациях она выходила мне боком.
- Мардж, ты не могла бы помочь мне накрыть на стол? – шёлково пропела тётя Петунья, обворожительно улыбнувшись.
Увидь я такой её оскал в беседе со мной, то тут же побежал бы составлять завещание. Находясь в здравом уме, но предчувствуя близкую и мучительную кончину, я завещаю все, что у меня есть следующим людям и организациям. Двести фунтов из-под половицы - обществу борьбы с коварными тётками. Краденную фотокамеру пусть вернут тому, у кого я её спёр. Фиалку с подоконника дарую Ботаническому саду. Самое ценное – пластинку с концертом волынщиков, широким жестом дарую брату Дадли. Пусть у него кровь из ушей пойдёт, и он оглохнет.
Несмотря на утреннее недоразумение, завтрак прошёл на удивление спокойно и мирно. Умасленная вкусной едой и хорошим вином Мардж перестала обращать на меня внимания, правда до той минуты, пока Дадли не начал вскрывать подарки. Меня же ждала складная опорная трость для слепых. Я все ближе приближался к образу Сорвиголовы. Хэй, может быть, с такими способностями я тоже смогу работать в Секретной службе? Пока я воображал себе захватывающие миссии, Мардж подобралась готовая начать схватку.
- Разве тот дом, в который переехали твои родители, Петунья, не подразумевает уход и за такими случаями? – неопределённый пренебрежительный взмах в мою сторону и тон Мардж был таким, как будто я уже вышел из комнаты и можно спокойно перемывать мне кости. Резко дёрнув тростью, я ударил Мардж по ноге. – Что ты делаешь, мальчишка?
- Ох, разве я кого-то задел? – к искренности и невинности моего голоса было не подкопаться.
- Это дом престарелых для больных Альцгеймером, Мардж. Они заботятся о тех, кто забывает свою жизнь, а не о тех, кто потерял зрение, - сурово и довольно громко заметила тётя Петунья, чтобы отвлечь Мардж от меня.
- Это же их внук, я уверена, администрация сможет сделать исключение, - продолжала гнуть свою линию Дурсль. Кажется, за месяц, который Мардж провела в доме брата, она смогла придумать достаточно аргументов в пользу своего плана.
- Родители не всегда узнают меня при посещении, вряд ли они вспомнят мальчика, которого видели несколько раз в своей жизни, - ещё жёстче заметила тётя Петунья, обрубая все дальнейшие аргументы Мардж.
- Может быть, бренди? – предложил дядя Вернон, до этого с опаской наблюдавший за словесным поединком сестры и жены. Пока взрослые отвлеклись на алкоголь, я разобрал свою новую трость и незаметно выскользнул из гостиной.
Меня ждали государственные секреты!
Закрыв дверь в комнату, я бросил трость на пол и метнулся к маминому чемодану. Вторая секция чемодана оказалась заполнена книгами. Моей разочарованности не было предела: я ждал папки с секретными файлами, а тут лишь книги. Разумеется, ни то, ни другое я бы прочитать не смог, но чувство значимости и эпичности ситуации было бы зашкаливающим.
Взяв в руки книгу, я хотел было потрясти её, надеясь, что между страниц было что-то спрятано, но застыл, очарованно рассматривая обложку. «Фантастические звери: места обитания» — Ньют Саламандер. Темные буквы ярко выделялись на плотной чуть позолоченной обложке. Листая книгу, я в изумлении открывал и закрывал рот, не в силах сказать что-нибудь вразумительное. Я мог прочитать её: на позолоченных страничках отчётливо выделялись буквы и причудливые иллюстрации. Хватая одну книгу за другой, я пролистывал их, чтобы убедится, что смогу прочитать каждую.
Вот же срань!
Моя мама не была шпионкой.
Она была ведьмой!
Сердце моё неистово заколотилось и, ухватившись руками за голову, я уткнулся в разбросанные на кровати халаты и книги.
Батюшки святы, да что же это творится?!
Все так же причитал хор монашек, раскручивая крышки у канистр с бензином, чтобы окропить меня святой водой во славу святой инквизиции.
Получается, что я не был Сорвиголовой. Это было какое-то колдовство, поэтому я мог видеть. Но кто же тогда его применил? Ведь, если тётя Петунья не лгала мне, то мои родители мертвы. Они не могли мне помочь. Может быть, у них были друзья способные провернуть что-то подобное? Наверняка, у них кто-нибудь был с кем они хорошо общались, и кто знал о моём рождении.
Славная логическая цепочка оборвалась скрипом половиц в гостиной. Если у моих родителей и были друзья кто бы им сообщил о том, что со мной произошёл несчастный случаи?
Тётя Петунья?!
На все мои расспросы о родителях тётя всегда отвечала одинаково: моя мама связалась с этим никчёмным Поттером, они слишком много выпили и разбились на машине. По всем законам жанра я должен был уродиться таким же кретином, как и парочка, решившая что после парочки бутылочек виски будет разумно сесть за руль автомобиля с малолетним ребёнком на руках.
Невидимая лампочка снова засияла, но на этот раз я не спешил её потушить. Что если я был такой же как мама? Что если я тоже мог… могу… буду мочь сотворить что-то необыкновенное?
Снова начав рассматривать книги, я выяснил, что все они являлись учебниками с первого по седьмой курс обучения. Значит, моя мама ходила в самую настоящую школу для ведьм.
Значит…
Лампочка начала работать с перебоями, то потухая, то ярко разгораясь.
Есть много таких как моя мать. И, если верить словам тёти Петуньи, то моя мама встретила отца в школе. Мой отец тоже был ведьмой… колдуном… волшебником… да без разницы.
Возможно, никто и не помогал мне снова научиться видеть. Та особенность, с которой я родился, просто попыталась восстановить утраченное. Получается, что я сам заставляю себя видеть.
Голоса Дурслей стали все громче, кажется, они собирались отправиться на прогулку, чтобы посмотреть салют или что-то такое. Так что я поспешил спрятать книги обратно в чемодан, распределив их по годам обучения в школе. Тёмные буквы приветливо горели с подсвеченных твёрдых обложек учебников. Никогда бы не подумал, что буду так скучать по очертаниям букв. Скрип половиц подсказывал мне, что кто-то идёт к моей комнате, так что закрыв крышку чемодана, я щёлкнул внешними запорами, после неприметного, но ощутимого щелчка, снова распахнул чемодан и увидел лишь пустое отделение, когда-то заполненное халатами. Тётя не знала этой уловки, поэтому, наверное, и отдала мне чемодан с вещами.
- Мы собираемся на небольшую прогулку, - заглянув в комнату, Петунья смогла увидеть, как я складывал обратно, разбросанные по кровати мамины халаты. – Не хочешь присоединиться к нам?
- Нет, не хочу дать тётушке Мардж шанса случайно пнуть меня в сторону проезжей части, - внезапно открывшаяся правда о моих родителях сделала мой голос печальным и усталым. Что оказалось, как нельзя кстати: тётушка оставила меня в покое, посчитав, что будет лучше оставить племянника с его несуществующими воспоминаниями о родителях.
Первые полчаса после ухода Дурслей, я слонялся по дому, втихаря поедая рождественскую выпечку и наслаждаясь праздничными песнями по радио. После кажется сотого прослушивания Рождественской серенады меня осенило: а что если в чемодане есть и другие потайные отсеки? Запнувшись на последней ступеньке лестницы, я растянулся на ковре, ругаясь и скуля от боли. Мягкая кость Злыдня пролетела несколько ступенек вниз и гордо красовалась на одной из них. Чёртова Марджори Дурсль! Нужно найти в тёткиных запах слабительное или может крысиный яд, чтобы подсыпать его Злыдню. Целый месяц я терпел тонкие и не очень попытки Мардж изувечить меня сильнее, чем уже есть, или совершенно непрозрачные намёки отдать меня куда-нибудь, чтобы самим не мучиться с воспитанием слепого племянника. Но на этом все: самое дорогое сокровище Марджори Дурсль пострадает ещё до наступления нового девяностого года.
Медленно продвигаясь по коридору, я собирал все собачьи игрушки в кучу, чтобы отнести их барахольщику и выручить парочку фунтов. Свалив все игрушки в углу своей комнаты, я добрался до заветного чемодана. Первый запор, за ним найденный второй, закрыть крышку, дать запорчикам попасть в пазы, открыв вторую секцию с книгами. Сглотнув неожиданно полный рот слюны, я стал ощупывать стенку чемодана на наличие ещё оного набора запоров. Он был так же хорошо спрятан, как и предыдущий: маленькие золотистые бляшки были слова чуть сдвинуты к центру. Отщёлкнув их, я тут же принялся ощупывать крышку, чтобы обнаружить проявившиеся пазы. Сделавший этот чемодан человек был тем ещё шпионом.
Третий отсек содержал котлы всевозможных размеров и материалов, маленькие колбочки и пробирки, различные наборы ножей и весов, там был даже телескоп. Должно быть, все эти предметы понадобились матери для учёбы в школе. Каждый предмет из её учебной коллекции имел на себе какое-то золотистое покрытие. На ножах оно было на лезвии и было похоже на маслянистую плёнку. Коромысло весом гордо золотилось будто и правда было сделано из настоящего золота. Оно давало столько приятного сияния, что вся конструкция весом была отчётливо и хорошо мне видна. Всевозможные линзы телескопа сверкали яркой пыльцой, будто впитали её от самих звёзд. Пузатые котлы сверкали тёплой чистотой. Все вещи, что понадобились моей матери в школе, содержали в себе какую-то частичку волшебства. Получается именно это я и мог видеть более отчётливо и ярко. Предметы и людей, в которых жило волшебство.
Мадам Пози!
Женщина – парфюмер скрывала в себе куда больше тайн, чем выдала обитателям нашего маленького и скучного городка. Её руки золотились под обычной потусторонней плёнкой. Все масла, шампуни и бальзамы, которые она делала содержат в себе те же крупицы золота, что и вещи мамы. Может быть их куда меньше, но они есть. Мадам Пози сотворила себе маленькое состояние благодаря тому, что торгует колдовством.
Хор монашек в моей голове обзавёлся вилами и факелами.
Складывая школьный инвентарь обратно в отсек, я напевал себе под нос навязчивый мотив Рождественской серенады. Теперь мне не придётся начинать опасный и неприятный разговор с тётей Петуньей, чтобы выяснить всю правду о своих родителях. У меня была мадам Пози, а в искусстве шантажа я стал довольно хорош за последние месяцы.
Очередные золотистые бляшки запора были почти у самого центра, так что четвёртый отсек был последним. Глубокий отсек скрывал в себе самую настоящую метлу. Черенок и прутья её были серебристо-золотыми. Цвета соединялись друг с другом, перетекая один в другой, черенок украшала надпись «Нимбус-1001». Вынув метлу из чемодана, я попытался было подмести ей пол, но красавец Нимбус явно был предназначен не для этого. Прутья метлы оставляли за собой в воздухе след из золотистых крупинок. Выпустив метлу из рук, я оторопело застыл на месте, открыв рот от изумления: Нимбус повис в воздухе.
С этим мальчишкой уже вся ясно, пошли искать другого.
Монашки побросали свои факелы и псалтыри, создавая огромный кострище из всех моих прежним жизненных суждений.
Так значит хеллоуинская ведьма, летающая на метле, это не просто чей-то вымысел для лучших продаж. Это на самом деле было. Моя мать летала на метле и ржала как конь, пролетая над деревнями и пугая маленьких детишек.
Батюшки святы, да что же это творится?!
Интересно, если я выпью бренди дяди Вернона мне полегчает?
Остановите планету!
Остановите!
Мне нужно над всем этим хорошенечко подумать.
-
-
06.11.2016 в 20:52-
-
07.11.2016 в 01:11-
-
17.11.2016 в 15:45А Флер будет? Или какой-то другой пейринг ждать?
-
-
17.11.2016 в 19:16-
-
26.11.2016 в 12:31